Эмма Гольдман - Анархизм

Эдвард Карпентер говорит, что 5/6 преступлений состоит в нарушении прав собственности, но эта цифра слишком низка. Детальное исследование показали бы, что 9 преступлений из 10 вытекают прямо или косвенно из нашей системы беспощадной эксплуатации и грабежа. Нет ни одного преступника, как бы глуп он ни был, который бы не признавал этого ужасного факта, хотя может быть они не в состоянии объяснить его. 'Груды по криминологии Ломброзо, Хэвелока Эллиса и других выдающихся писателей, показывают, что преступник чувствует очень ясно, что именно общество сами приводит его к преступлению. Один миланский вор сказал Ломброзо: «Я не ворую, а лишь беру у богатых их излишки; кроме того, разве адвокаты и купцы не воруют?». Убийца написал: «Зная, что три четверти общественных добродетелей суть подлые пороки, я решил, что открытое нападение на богатого человека менее неблагородно, чем хитрая комбинация обмана и мошенничества». Другой написал: «Я посажен в тюрьму за кражу полдюжины яиц. А министры, которые крадут миллионы, пользуются почетом и уважением. Бедная Италия!». Один образованный арестант сказал Дэвитту: «Законы общества составляются в интересах обеспечения власти за богатыми, и этим у большей части человечества отнимаются его права и возможности. Почему они должны наказывать меня за то, что я такими же способами беру немного у тех, кто взял гораздо больше, чем они имели на то право?». Тот же человек прибавил: «Религия отнимает у человека независимость, патриотизм есть глупое обожание, мира, ради которого счастье и мир жителей приносится в жертву теми, кто от этого получает выгоду; законы же страны, ограничивая естественные желания человека, объявляют этим войну естественному закону человеческих существ. По сравнению с этим», – прибавил он, «воровство есть почетное занятие» (Хэвелок Эллис «Преступник»).

Поистине, в этих словах гораздо больше мудрости и истины, чем во всех юридических нравственных книгах общества.

Если экономические, политические, моральные и физические факторы являются микробами преступления, то как общество относится к этому?

Методы борьбы с преступлениями несомненно претерпевали много раз перемены, но главным образом лишь в теоретическом смысле. На практике же общество всегда сохраняло свои первоначальный мотив по отношению к преступнику, – месть. Оно усвоило себе также теологическую идею, – наказание. Юридические «цивилизованные» методы состоят в устрашении и реформе. Мы сейчас увидим, что все четыре метода привели к полному фиаско, и что мы сегодня не ближе к разрешению вопроса, чем в средние века.

Естественный импульс примитивного человека ударить в ответ на оскорбление, отомстить за несправедливость – теперь отжил. Вместо этого цивилизованный человек, лишенный мужества и смелости, передал организованной машине обязанность отмщения за нанесенные ему оскорбления в глупой уверенности, что государство имеет оправдание делать то, что он по недостатку мужества и последовательности не может делать. «Его величество закон» основывается на разуме и логике и не унижается до примитивных инстинктов. Его миссия более «высокого» характера. Правда, он все еще путается в теологических бреднях и объявляет наказание средством нравственного очищения или смягчения греха. Но юридически и практически закон прибегает к наказанию не только, как к причинению боли и неприятности преступнику, но также, в целях устрашения других.

Что же является главным основанием наказания? Идея свободной воли, представление, что человек всегда является свободным в смысле выбора добра или зла; если он выбирает последнее, то должен платить за это высокой ценой. Хотя эта теория давно опровергнута и выброшена в корзину для старых бумаг, она продолжает ежедневно применяться всей правительственной машиной, сделавшись самым жестоким и грубым мучителем человеческой жизни. Единственным основанием для ее продолжения является еще более жестокая идея, что чем больший террор наводит наказание, тем верней оно может предупредить преступления.

Общество употребляет самые суровые методы против нарушителя законов. Почему же это не пугает его? Хотя в Америке человек считается невинным, пока не доказана его вина, аппарат закона и полиция наводят террор, производя аресты без разбору, избивая, оскорбляя людей, колотя палками, употребляя варварский способ «третьей степени», запирая в каморках с отвратительным воздухом в полицейских участках, и осыпая еще более отвратительными ругательствами. Однако преступления быстро увеличиваются, и общество платит высокой ценой за свою политику. С другой стороны, мы видим, что, когда несчастный гражданин получил в полной мере «милость» закона и ради безопасности общества запрятан в отвратительную тюремную камеру, тогда начинается его настоящее мучение. Лишенный всех человеческих прав, низведенный до роли автомата без воли и желаний, завися всецело от милости грубых тюремщиков, он ежедневно подвергается процессу «обесчеловечивания», по сравнению с которыми месть дикаря есть детская игра. В Соединенных Штатах нет ни одного тюремного учреждения, где бы людей не мучили, чтобы их «сделать лучше» посредством розог, палок, смирительной рубашки, «лечения водой», «поющей птицы» (приспособление, посредством которого электрический ток пропускается через человеческое тело), карцера и голодной диеты. Воля человека в этих заведениях разбивается, душа унижается, его личность подавляется мертвящей монотонностью и рутиной тюремной жизни. В Огайо, Иллинойсе, Пенсильвании, Миссури и на юге эти ужасы сделались настолько вопиющими, что получили широкую огласку; в большинстве же других тюрем применяются такие же «христианские» методы. Но тюремные стены редко пропускают крики своих жертв, тюремные стены толсты и заглушают звуки. Общество могло бы с большей уверенностью в своей безопасности уничтожить разом все тюрьмы, чем надеяться на защиту путем этих ужасных застенков XX века.

Год за годом тюремные ворота отворяются и возвращают миру истощенных, изуродованных, безвольных людей, потерпевших крушение и жизни с печатью Каина на лбу и с разбитыми надеждами впереди; их естественные наклонности извращены; их ждет на свободе лишь голод и вражда, и они скоро возвращаются на путь преступления, ибо это для них единственный способ существования.

Вполне обыкновенная вещь – встретить мужчин и женщин, проведших половину своей жизни или даже всю жизнь в тюрьке. Я знала женщину на Блэкуелль–Айланд, которая была 38 раз в тюрьме; один мой друг помогал юноше 17 лет, сидевшему в исправительной тюрьме, и не знавшему никогда, что такое свобода. От тюрьмы до исправительного заведения и обратно, – таков был путь его жизни, пока, наконец, он не умер от истощения. Эти личные мои впечатления подтверждаются многочисленными данными, которые вполне доказывают полную бесполезность тюрем, как средства устрашения или исправления.