Мэри Калдор - Новые и старые войны: организованное насилие в глобальную эпоху

Эти громадные скопления беженцев не только ложатся непомерным экономическим бременем на страны, которые и так уже бедны, но, кроме того, они представляют собой постоянный источник напряженности между беженцами и коренным населением. Это происходит по экономическим основаниям, поскольку они конкурируют за ресурсы, по политическим — поскольку они создают постоянное давление на правительства принимающих стран, чтобы те предпринимали какие-то действия по их возвращению домой, и по основаниям безопасности — ведь различные радикальные группы часто используют эти лагеря в качестве своих баз. Имеющий наиболее давнюю историю случай как экономического, так и политического бремени — палестинские беженцы, вытесненные на Западный берег и сектор Газа или осевшие в Иордании и Ливане. Как и в случае палестинских беженцев, постоянный источник политического давления с требованиями радикальных действий образуют беженцы и ВПЛ (внутренне перемещенные лица) в республиках бывшей Югославии, грузинские ВПЛ из Абхазии в Грузии или около миллиона азербайджанских беженцев из Нагорного Карабаха в Азербайджане. В Заире (ныне ДРК) лагеря хутских беженцев служи-

27. UNHCR, The State of the World’s Refugees.

ли базой для ополченцев хуту и способствовали мобилизации заирских тутси против режима Мобуту.

Незаконный товарооборот — еще один канал распространения нового типа военной экономики. Торговые маршруты по необходимости пролегают через границы. Нестабильность в Албании в середине 1990-х годов главным образом была следствием роста мафиозных групп, тесно связанных с правящими кругами и участвовавших в срыве санкций против Сербии/Черногории, а также в контрабанде оружия в Боснию и Герцеговину. Для финансирования этой деятельности использовались столь драматично обрушившиеся «пирамиды»; это классический случай трансфера активов. Огромный поток вооружений афганским партизанским группам со стороны США в 1980-х годах (много этого оружия в основном ушло на сторону) преобразовался в сети торговли оружием и наркотиками, которыми покрыты Афганистан, Пакистан, Кашмир и Та-джикистан28. Марк Даффилд показывает, каким образом «заирцы, имевшие золото, но нуждавшие-

28. К концу 1986 г. Соединенные Штаты поставили помощи на сумму около 3 миллиардов долларов США. Какую-то часть ЦРУ перенаправило в Никарагуа и Анголу, что-то ушло пакистанской военной разведке на их собственные нужды и на черный рынок, что-то продали политические лидеры и что-то оттянули поставщики оружия благодаря раздутым счетам и разворованным грузам. Согласно Нейлору (Naylor R. TThe insurgent economy. P. 19): «Результатом было то, что не только международные гуманитарные организации были вынуждены прочесывать базары, чтобы выкупить ушедшее на сторону продовольствие, одежду, палатки и медикаменты, но и тем главарям афганских мятежников, которые хоть иногда воевали, пришлось использовать прибыль от торговли героином, чтобы купить оружие, за которое уже было заплачено США и Саудовской Аравией».

ся в импортных товарах, еде и топливе, суданцы, имевшие доллары, но нуждавшиеся в еде, одежде и кофе, и угандийцы, имевшие импортные товары, но нуждавшиеся в золоте и долларах для параллельных рынков Кампалы», являлись частью нелегальной долларовой торговли, связанной с войной в Судане2®.

И наконец, тенденцию к распространению имеет сама политика идентичности. Ни одна группа, объединенная идентичностью, определяется ли она языком, религией или еще какой-нибудь формой дифференциации, не остается на месте, но все они расходятся дальше, перетекают через границы; и тем не менее именно гетерогенность идентичностей создает благоприятную почву для различных форм эксклюзивизма. Представляющие большинство в одной стране являются меньшинством в другой: тутси в Руанде, Бурунди и ДРК, русские в большей части постсоветских государств (особенно так называемые казаки на границах России), исламские группы в Центральной Азии — вот некоторые из множества направлений, по которым следует политика идентичности.

Можно выявить целый ряд разрастающихся региональных кластеров, для которых характерны эти хищнические социальные условия новых военных экономик. Майрон Вайнер называет их «плохими соседствами». Наиболее явные примеры представлены балканским регионом с Боснией и Герцеговиной в центре, Кавказом к югу от Чечни и до Западной Турции и Северного Ирана, Африканским Рогом, включая Эфиопию, Эритрею, Сомали и Судан, Центральной Африкой, особенно

29. Duffield Mark. The political economy of internal war. P. 57.

Руандой, Бурунди и Демократической Республикой Конго, и Центральной Азией от Таджикистана до Индии. Страны, принимающие палестинских беженцев, можно было бы трактовать как еще один такой кластер. Поскольку Израиль заключил мир с соседними государствами, этот конфликт уже не выражается в терминах межгосударственной войны, и в нем начали проявляться многие из характеристик новых типов конфликта.

Заключение

У новых войн есть политические цели. Цель состоит в политической мобилизации на основе идентичности. Военной стратегией для достижения данной цели является перемещение населения и дестабилизация, чтобы можно было избавиться от тех, чья идентичность инакова, и возбудить ненависть и страх. Тем не менее эта разделительная и исключающая форма политики не может быть свободна от своего экономического базиса. Различные политические/военные группы присваивают активы обычных людей, а равно и то, что осталось от государства, и снимают сливки с внешней помощи, предназначенной для пострадавших, делая это способом, возможным только в условиях войны или чего-то близкого к войне. Иными словами, война обеспечивает легитимацию различных преступных форм увеличения частных богатств, которые одновременно являются источниками денежных поступлений, необходимых для того, чтобы поддерживать состояние войны. Воюющим партиям, как для воспроизводства их власти, так и для доступа к материальным ресурсам, нужен более или менее постоянный конфликт.

Несмотря на то что эта хищническая конфигурация социальных отношений наиболее распространена в зонах военных действий, она характеризует и сопредельные регионы. Поскольку участие населения в войне сравнительно низкое (в Боснии только 6,5% населения непосредственно участвовали в ведении войны), разница между зонами военных действий и очевидно мирными зонами не обозначена столь же точно, как в прежние периоды. Различие между войной и миром провести настолько же трудно, насколько трудно провести различие между политическим и экономическим, публичным и частным, военным и гражданским. О новой военной экономике можно говорить как о некоем континууме, берущем начало в том соединении преступности и расизма, которое фиксируется в городах Европы и Северной Америки, и достигающем своей наиболее сильной манифестации в тех районах, где масштаб насилия максимален.