Мэри Калдор - Новые и старые войны: организованное насилие в глобальную эпоху

на краю коллапса государства. У Афганистана всегда было слабое государство, зависящее от поступлений от сторонних держав, а национальное правительство, по сути, никогда не осуществляло контроль за пределами Кабула. Десятилетия войны, повлекшие за собой физическое уничтожение и крупномасштабное перемещение населения, сильно ослабили и традиционные структуры управления, и потенциал государства. Более того, война против советской оккупации 1979-1989 годов могла бы рассматриваться как часть пути к новым войнам. Советский Союз проводил классическую стратегию борьбы с повстанцами, повлекшую за собой «бомбардировки с воздуха, широкое применение мин, рейды по поиску и уничтожению противника и депопуляцию большей части страны» 119 . Моджахеды, финансируемые Саудовской Аравией и США через пакистанскую межведомственную разведку (ИСИ), были предтечами сегодняшних воюющих сторон (более того, многие являются теми же самыми людьми), развив дело сопротивления, которое скопировало ряд худших сторон стратегии борьбы с повстанцами и в то же время стало образом жизни и источником дохода. Томас Барфилд говорит об этом так:

К сожалению, успешная стратегия сопротивления, сделавшая страну неуправляемой для советских оккупантов, закончилась также тем, что Афганистан стал неуправляемым для самих афганцев. В прошлом афганцам удавалось избежать коллапса государства, но теперь их политическое тело было поражено автоиммунным нарушением, когда антитела сопротивления угрожают разрушить любую государственную структуру независимо от того, кто контролирует ее или ее

17

идеологию .

Советский Союз ушел оттуда в 1989 году, а коммунистическое правительство оставалось у власти до 1992 года, когда советская помощь иссякла. Период распрей между разными командирами моджахедов привел к подъему Талибана — некоей более строгой религиозной фракции моджахедов, чьи новобранцы набирались главным образом из молодежи, особенно беженцев, прошедших подготовку в пакистанских медресе. На самом деле Талибан никогда полностью не контролировал страну, и, хотя они навязывали гнетущий женоненавистнический порядок, их вклад в государственное строительство и развитие был незначителен — именно поэтому их так легко было опрокинуть.

В случае Ирака и у президента Буша, которого консультировала изгнанная оппозиция, и у Саддама Хусейна имелась общая заинтересованность в том, чтобы иракский режим изображался как классическая тоталитарная система, контролирующая каждый аспект общества и устранимая лишь силовыми методами^. Действительно, на момент вторжения режим демонстрировал характеристики, которые типичны для последних фаз тоталитаризма—системы, ломающейся под влиянием глобализации, не способной поддерживать свое закрытое автаркическое жестко контролируемое устройство. После двух крупных войн и наложения экономических санкций налоговые поступления резко снизились, то же самое произошло и с оказанием услуг. На последние годы правления Саддама пришлись подъем трайбализма, когда Саддам Хусейн для сохранения власти заключал сделки с племенными лидерами, распространение преступности (как по причине санкций, так и из-за сбоев командной экономики), а также появление сектантской политики, как этнической, так и религиозной, так как баасистская идеология утратила свою привлекательность. Иными словами, накануне вторжения Ирак являл все признаки начинающейся несостоятельности государства (state failure) — нехватку законных источников дохода, упадок государственных служб, утрату легитимности, эрозию и быстрое разрастание военных ведомств и органов безопасности, подъем сектантской политики идентичности и рост преступности. Вторжение просто сжало этот процесс в краткий трехнедельный период.

Вторжение в эти страны в обоих случаях фактически уничтожило не только режим, но и то, что оставалось от государства. В Афганистане мелкие структуры гражданской службы и силы безопасности были подорваны инфильтрацией тех ополчений, которые недавно помогали американцам опрокинуть режим. Сказался также и тот факт, что широкомасштабное международное присутствие поменяло престижность профессиональных знаний и умений, поэтому низкооплачиваемые государственные служащие были готовы идти на гораздо более низкие, но лучше оплачиваемые позиции в международных учреждениях или НПО, зачастую просто водителями или переводчикамиВ Ираке же государство было еще больше подорвано двумя указами учрежденной Временной коалиционной администрации — одним, освобождавшим от должностей всех бывших членов Партии арабского социалистического возрождения («Баас») и фактически лишавшим государственную службу всех квалифицированных сотрудников, поскольку членство в Партии возрождения было необходимым условием для карьерного продвижения, и другим, расформировывающим армию, а тем самым устранявшим одну унифицированную службу безопасности, унижавшим и обрекавшим на нищету тех самых людей, которые сняли форму и позволили американцам осуществить вмешательство (и у которых все еще был доступ к оружию).

Обычная военная сила не может воссоздавать государства. В США во время этих вторжений общим мнением, усиленно выражавшимся и государственным секретарем Колином Пауэллом, и его преемницей Кондолизой Райс, было то, что работа военных — вести военные действия и военнослужащие не должны использоваться для того, что Пауэлл пренебрежительно назвал «обязанностями констебля» 120 . «Президенту надо помнить,—писала Райс в журнале Foreign Affairs,—что вооруженные силы — это особый инструмент. Он смертоносен, и таким он и задуман. Это не гражданские движения за мир. И совершенно точно они не задуманы для строительства гражданского общества»21. Результатом был вакуум в сфере безопасности. Притом что в Афганистане американцы продолжали охоту на лидеров «Аль-Каиды» с помощью отдельного соединения (операция «Несокрушимая свобода»), натовский контингент с международными полномочиями, МССБ (Международные силы содействия безопасности), который мог бы действовать в качестве «мирной силы», с самого начала оставался в пределах Кабула. В Ираке американцы не делали ничего, чтобы помешать широко распространившемуся мародерству, которое началось вслед за вторжением (за исключением охраны министерства нефтяной промышленности и нефтяных установок), в частности допустив утрату уникальных предметов древности и рукописей из музеев, составляющих часть мирового цивилизационного наследия. «Всякое бывает», — таков был небезызвестный лаконичный отклик Дональда Рамсфелда.

Также не было и серьезного гражданского усилия по реконструкции государства. В Афганистане было сделано гораздо больше, чем в Ираке. ООН возглавила процесс национального строительства, основывавшийся на Боннском соглашении, собравшем вместе все афганские фракции и влиятельных лиц, за исключением Талибана. Тем не менее этот процесс сдерживался тем, что американцы продолжали опираться на Северный альянс, вследствие чего в правительстве оказались бывшие военачальники (или полевые командиры) и члены их ополчений, а также небезопасной обстановкой за пределами Кабула. Например, на севере реабилитация бывших командиров привела к этнической дискриминации в отношении пуштунского населения, из которого в основном и был укомплектован Талибан. В Кандагаре американцы настаивали на утверждении губернатором бывшего командира моджахедов Гуль Ага Шерзая. Под давлением американского спецназа, назначившего награду за поимку лидеров Талибана, ополчения Шерзая стали ответственны за убийства и пытки бывших членов Талибана, несмотря на их попытки сдаться.