Мэри Калдор - Новые и старые войны: организованное насилие в глобальную эпоху

Новые войны и войны более ранних времен могут быть противопоставлены с точки зрения их целей, методов ведения и того, как они финансируются. В противоположность геополитическим или идеологическим целям прежних войн цели новых лежат в области политики идентичности (identity politics). В четвертой главе я формулирую положение, согласно которому идеологические и/ или территориальные разногласия прежней эпохи в условиях глобализации все больше вытесняются возникающим политическим расхождением между тем, что я называю космополитизмом, базирующимся на инклюзивных, универсалистских, мультикультурных ценностях, и политикой пар-тикуляристских идентичностей 1 3. Этому расхождению можно дать объяснение с точки зрения нарастающего размежевания между теми, кто участвует в глобальных процессах, и теми, кто исключен из них, однако приравнивать его к этому делению не следует. И среди членов глобального класса имеются представители транснациональных сетей, базирующихся на эксклюзивистской идентичности, в то время как на локальном уровне есть много мужественных личностей, отвергающих политику партикуляризма.

Под политикой идентичности я понимаю притязание на власть на основе партикулярной идентичности — будь то национальной, клановой, религиозной или языковой. В определенном смысле все войны несут в себе столкновение идентичностей — англичане против французов, коммунисты против демократов. Однако суть моей мысли в том, что эти идентичности прежних времен связывались либо c понятием государственного интереса, либо с некоторым проектом прогрессивного толка — скажем, идеями о том, как должно быть организовано общество. Например, европейский национализм XIX века или постколониальный национализм преподносили себя в качестве освободительных проектов национального строительства.

В новой политике идентичности речь идет о притязании на власть на основе присвоения ярлыков — в той мере, в какой имеются какие-либо планы относительно политического или социального преобразования, они, как правило, связаны с идеализированным ностальгическим представлением о прошлом. Часто можно слышать, что новая волна политики идентичности — это всего лишь рецидив прошлого, возрождение древней ненависти, которую колониализм и/или холодная война держали под контролем. Притом что нарративы политики идентичности действительно зависят от памяти и традиции, также верно и то, что в условиях несостоятельности или коррозии прочих источников политической легитимности их «переизобретают» заново. Примером может служить дискредитация социализма либо риторика национального строительства первого поколения постколониальных лидеров. Эти регрессивные политические проекты возникают в том вакууме, который создан отсутствием проектов прогрессивного толка. В отличие от политики идей, открытых всему и потому, как правило, служащих делу объединения, этот тип политики идентичности по своей сути является исключающим и потому тяготеет к фрагментарности.

У новой волны политики идентичности есть два аспекта, которые впрямую связаны с процессом глобализации. Во-первых, новая волна политики идентичности одновременно локальна и глобальна, национальна и транснациональна. Существует множество сообществ, живущих в диаспоре, чье влияние значительно усилилось благодаря легкости путешествий и совершенствованию средств сообщения. Оторванные от жизни на исторической родине диаспоры в развитых промышленных или богатых нефтью странах являются поставщиками идей, денежных средств и практических методов, тем самым навязывая другим свои собственные фрустрации и фантазии в ситуациях, которые зачастую требуют совсем иных подходов. Во-вторых, в этой политике находят свое применение новые технологии. С использованием электронных медиа сильно возросла скорость политической мобилизации. Нельзя переоценить влияние, которое телевидение, радио или видео оказывают на аудиторию, зачастую даже не умеющую читать. Протагонисты этой новой политики часто выставляют напоказ символы глобальной массовой культуры — автомобили Mercedes, часы Rolex, солнцезащитные очки Ray-Ban,— вкупе с ярлыками, отсылающими к их собственному бренду партикуляристской культурной идентичности. В создание политических сетей огромный вклад вносит использование мобильных телефонов и/или Интернета и социальных медиа.

Второй характеристикой новых войн является изменившийся образ ведения военных действий м, то есть те средства, при помощи которых ведутся новые войны. В стратегиях ведения новых войн сказывается опыт как партизанской войны, так и операций по борьбе с повстанцами и партизанами, несмотря на то что у того и другого есть свои характерные особенности. В войне с применением обычных вооружений или регулярной войне цель состоит в захвате территории военными средствами. Решающими столкновениями такой войны являются более или менее крупные сражения (battles). Партизанская война разрабатывалась в качестве способа, позволяющего уклониться от встре-введение

чи с массовыми скоплениями войск, характерными для войны с применением обычных вооружений. В партизанской войне захват территории происходит не при помощи продвижения войск, а посредством установления над населением политического контроля, и по мере возможности в ней избегают сражений. Новая война также, как правило, избегает сражений и контроль над территорией устанавливает через политический контроль над населением, однако из операций по борьбе с повстанцами она заимствует техники дестабилизации, призванные насаждать «страх и ненависть», тогда как партизанская война, по крайней мере в теории, изложенной Мао Цзэдуном или Че Геварой, была нацелена на завоевание «сердец и умов». Новая война стремится контролировать население, расправляясь с любым носителем иной идентичности (и более того — иных взглядов) и нагнетая атмосферу террора. Следовательно, стратегическая цель этих войн состоит в том, чтобы мобилизовать политику экстремизма, базирующуюся на страхе и ненависти. Зачастую это включает в себя изгнание населения при помощи разнообразных средств, таких как массовые убийства и насильственное переселение, не считая целого ряда политических, психологических и экономических приемов запугивания. Именно этим объясняется высокая численность беженцев и перемещенных лиц и использование насилия главным образом против гражданского населения в этих войнах. В стратегиях, реализуемых согласно новому образу ведения войны, существенный момент составляет поведение, которое было описано в законах войны в конце XIX — начале XX столетия и запрещено как нелегитимное в соответствии с классическими правилами ведения войны, как то: преступления против мирного населения, осады, уничтожение исторических памятников и т. д. Примером этой новой стратегии могут также служить террористические атаки, которым подвергалось население не только в таких местах, как Израиль или Ирак, но и в таких, как Нью-Йорк, Мадрид или Лондон: здесь речь идет об использовании рассчитанного на внешний эффект, зачастую ужасающего насилия, создающего атмосферу страха и порождающего конфликты.