Сергей Кургинян - Красная весна

В принципе, игра против Ельцина с использованием суверенизирующихся регионов (Татарстана, Башкирии, Чечни, Сибири, Урала) велась еще при Горбачеве, когда двое приближенных Горбачева, занимавших при нем достаточно высокое положение, убеждали татарских и башкирских руководителей заявить о выходе из Российской Федерации и вхождении в так называемый Союз Суверенных Государств. Горбачев расхваливал этот мертворожденный конфедеративный союз как обновленный и улучшенный СССР. На самом деле, речь еще до августа 1991 года шла об осуществляемом исподволь расчленении не только СССР, но РСФСР, то есть об осуществлении всё того же «плана Бжезинского». И К-17/5, и К-17/3 оказали тогда жесткое противодействие подрыву целостности Российской Федерации, несовместимому с «планом-17», «русским кемализмом», авторитарной модернизацией России. То есть со всем тем, что было взлелеяно К-17. Но к 1993 году для подсистем, входивших в К-17, дестабилизация регионов с целью тех или иных трансформаций центральной власти перестала быть чем-то категорически неприемлемым.

Играя вместе со Скоковым и ГРУ в игру под названием «третья сила», К-17/3, вопреки своему особо накаленному «белому» русофильству, счел допустимым связывание своей «третьей силы» с региональными вождями, тяготеющими к суверенизации своих регионов, а значит и к развалу России.

Играя вместе с Ельциным в игру под названием «ускоренное построение криминального капитализма ради недопущения ослабления десоветизации» (кто не верит в подобное содержание этой игры, пусть ознакомится с откровениями Чубайса), К-17/5, вопреки своему, пусть и либеральному, но всё же «квазикемалистскому» русофильству, допустил перерождение плана К-17 (на мой взгляд, губительного и без подобных метаморфоз) в план Клинтона-Тэлбота-Саммерса, то есть в другой план, имеющий аналогичную цель — окончательное уничтожение державы.

Играя против первой, «нардеповской», силы, К-17/3 и К-17/5 воспрепятствовали движению постсоветской истории в русле «наименьшей злокачественности». Ради чего? Ради «квазикемалистской утопии», сооруженной оборзевшей антисоветской элитой госбезопасности. Элитой, превратившейся из стражей, охраняющих государство, в заговорщиков, это государство уничтожающих. В момент, когда господин Клинтон расправился с «русским кемализмом», как повар с картошкой, К-17/5 и К-17/3 во имя спасения совсем уже эфемерных шансов на реализацию своего мертворожденного детища, круто повернули штурвал, понимая, что теперь корабль поведет в зону абсолютного бедствия.

1993 год был последним для меня годом «политической классики». Я знал, что у «нардеповской» силы мало шансов на победу. Но я знал также, что «нардепы» сделали всё то, чего не сделало ГКЧП. Они сумели добиться абсолютной правовой внятности.

Во время ГКЧП граждане Советского Союза (я имею в виду политически продвинутых граждан, но ведь именно от них в подобные моменты зависит очень и очень многое) недоумевали:

• Почему Янаев называет Горбачева своим другом, а не изменником Родины?

• Если Горбачев не разоблачен как изменник, то почему его не показывают народу? А если он разоблачен, то почему нам об этом не сообщают? Зачем эта ложь?

• Какова мера законности ГКПЧ? Чем эта мера определяется?

• Почему безмолвствует главный новый политический институт — Съезд народных депутатов СССР?

• Почему Ельцин не боится призвать своих сторонников выйти на улицы, а ГКЧП своих сторонников не мобилизует?

• Какова позиция КПСС в целом, и МГК КПСС, имеющего свой актив в столице, в частности?

• Зачем в город введена бронетехника и почему эта бронетехника не работает?

• Почему по телевидению в столь ответственный момент показывают «Лебединое озеро»?

Все эти вопросы общеизвестны. На каждый из них в принципе можно дать задним числом более или менее внятные ответы. Я сам их давал в ходе телепередач «Суд времени» и «Исторический процесс». Но, во-первых, давать эти ответы надо было не в 2011-м, а двадцатью годами раньше. А, во-вторых, «более или менее внятные ответы» — это одно. А абсолютно внятные ответы — это другое. По вопросу о ГКЧП таких ответов не было тогда. Их нет и теперь. И их в принципе быть не может.

А по вопросу о ельцинском Указе № 1400 всё для политически продвинутых граждан было ясно уже тогда. Причем абсолютно ясно! И то, что Ельцин, подписавший этот указ, превратился из президента в клятвопреступника, изменившего своему конституционному долгу. И то, что на стороне «нардепов» не только буква закона, но и его дух. Ибо нардепы апеллируют к гражданам, а их противники — к танкам и БМП.

К этим очевидностям добавлялось нечто еще более важное. История — это эстафета идеалов. Когда в 1917-м народ сменил идеал Третьего Рима на идеал Третьего Интернационала, то история России не прекратилась, как не прекратилась история Франции после Великой Французской революции. Был ли отвергнут народом советско-коммунистический идеал? Формально — нет. Потому что народ проголосовал на референдуме за сохранение обновленного Союза Советских Социалистических Республик.

19-21 августа у здания Верховного Совета собрался не народ, а 0,0005 % советских граждан. То, что другие граждане, тогда представлявшие собой большинство (или большой народ), не вышли поддержать СССР — трагично. Но объяснимо: их никто не призывал, не организовывал, они были и всегда будут рассредоточены по огромной стране, ситуация была до ужаса непрозрачная. Что же касается Беловежской пущи, то к этому моменту все силы, способные хотя бы теоретически организовать «большой народ», были разгромлены.

Да, большинство граждан РСФСР выбрали на демократических выборах 1991 года антисоветчика и антикоммуниста Ельцина. Но кем это большинство его выбрало? Президентом Российской Советской Федеративной Социалистической Республики, одной из республик, входящих в СССР. И было ли на сто процентов ясно избирателю в 1991-м, куда ведет Ельцин, кем он является на самом деле? Ведь он успел побывать и твердокаменным коммунистом, и обновителем социализма, и неким невнятным рыночником.

Итак, в 1991-м нельзя было ничего с уверенностью сказать ни об отказе народа от идеала, ни о новом идеале, замкнувшем на себя великую народную страсть.

Идеальное внутри мутного перестроечного потока с трудом прощупывалось вообще. Но если о каком-то новом идеале и можно было говорить (конечно же, с огромной натяжкой), то, конечно, речь должна была идти об идеале свободы, права. Не будем обсуждать, насколько это тянет на идеал. Согласимся с тем, что ничего другого, тянущего на новый исторический идеал, явно не было в том, что именуется «перестройкой».

В 1991 году можно было только гадать на кофейной гуще. То ли народ вообще не отбросил коммунистический идеал. То ли он его отбросил в пользу некоего идеала, связанного со свободой и правом. То ли (о ужас!) народ сменил идеальное на материальное (потребительский капиталистический «рай»).