Сергей Кургинян - Красная весна

А ведь испокон веков существовала и другая традиция. Ее адепты передавали отпрыскам нормы и ценности, согласно которым подлинной жизнью живут лишь те, кто воюет. Подлинной смертью умирают только на поле брани. Вкусить от подлинной жизни и умереть подлинной смертью — вот в чем счастье, внушали детям родители. Смерть — удел каждого. Но обычная смерть отвратительна, а военная — прекрасна. Раз все умрем, то лучше умереть в бою за правое дело, чем в постели от старости или болезней.

Но одно дело — воспевать величие войны, а другое — воочию лицезреть изуродованные тела убитых, слышать стоны раненых. Те, кто стал на воинский путь, не только воспитывались в определенном духе! Не только были помещены в очень жесткие рамки своей среды, для которой пролитие крови было нормой, а любая попытка избежать участи, задаваемой рождением и воспитанием, не избавляя от рисков (струсишь — тебя убьют, будешь отлынивать — наверняка убьют те, кто не отлынивает и обладает лучшей боевой подготовкой), гарантировала позор (опять же, сопряженный с очень разнообразными рисками).

Помимо всего этого, «люди войны» (я здесь не обсуждаю забираемых в рекруты представителей низших сословий) имели и социальную, и метафизическую сатисфакцию [36]. Социальная очевидна: они были привилегированным сословием. Что же касается сатисфакции метафизической, то наиболее показателен пример древних викингов, уверенных, что воин, погибший с мечом в руке, попадет в особый, благой потусторонний мир — Валгаллу.

В мою задачу не входит подробное описание мировоззрения «человека войны», его системных отличий от «человека мирного». Тем, кого это интересует, рекомендую ознакомиться с работой нашего выдающегося ученого Е. С. Сенявской, создателя новой дисциплины — военной антропологии.

Я не зарекаюсь от более развернутого исследования этой проблематики. Но не сейчас и не здесь. Здесь же и сейчас я исследую фундаментальный переход от одного материала под названием «советско-коммунистические убеждения» к совсем другому материалу с тем же названием. Да, это совершенно разные материалы! Одно дело — «советско-коммунистические убеждения» в эпоху с 1917-го по 1950-е. И совсем другое дело — убеждения с тем же названием в эпоху с 1950-х по 1987-й. Проблема тут даже не в разоблачении пресловутого «культа личности», хотя и это имело огромное значение. И всё же решающим является смена эпох и порождаемых эпохами человеческих состояний.

С 1917-го по 1947-й война была для советского человека реальной мировоззренческой доминантой. Сначала — Гражданская война. Потом — подготовка к войне большой и неминуемой («Если завтра война, если завтра в поход»). Потом — Великая война и пять суровых восстановительных лет, столь же аскетичных и напряженных, как и предвоенные пятилетки. Примерно к 1950 году (провести тут четкую грань с точностью до года, разумеется, невозможно) завершается эпоха, в течение которой военным было всё: строй души, реальное бытие, критериальность, структура ценностей. Такая реальная, ежесекундная всепроникающая война уступает место чему-то совсем другому. Советский человек уже не непрерывно существует по принципу: «воюем — готовимся к войне — снова воюем — снова готовимся».

Советский человек начинает не воевать, а жить. Воюют — военные. Все остальные — живут. Напряженно трудятся.

Наслаждаются скромнейшим достатком. С радостью ощущают, как этот достаток растет, оставаясь наискромнейшим и, тем не менее, явственно возрастая. Да, империализм не дремлет. Да, неонацизм поднимает голову. Да, где-то там громыхает. Но после ужасных пяти лет, когда не где-то там громыхало, а тут земля вставала дыбом, это уже не порождает воительного настроя. Да и КПСС, вдохновитель и организатор наших побед, не бьет в военные барабаны ежесекундно и по любому поводу. А ведь в предыдущие тридцать лет это было именно так.

Советские люди ощущают себя героями-победителями, завоевавшими право на мирную жизнь и обеспечивавшие себя ресурсами, позволяющими личные проекты этой самой мирной жизни худо-бедно осуществлять.

По моему глубокому убеждению, Сталин умер политически в 1950 году. Страна, встав на мирные рельсы не только в хозяйственном, но и в антропологическом смысле этого слова, уже не нуждалась в Сталине. «Сталин сделал свое дело, Сталин может уходить». Он и ушел. Сам образ вождя-солдата, аскета в стоптанных сапогах, был уже не к месту. Он вызывал необъяснимое, но очень внятное раздражение: «Одно дело — мы все живем в военном лагере, и ты нас жучишь почем зря. А как не жучить-то! — раз военный лагерь, то не балуй, ходи в строю! А другое дело — мирная жизнь. Ты к ней не приспособлен сам и нам мешаешь к ней приспособиться».

Сталина похоронили со слезами на глазах и со вздохом внутреннего облегчения. Освободиться хотели от него не как от автократа, а как от носителя духа всепроникающего воительства и от самого этого духа. Хотелось не только формального освобождения, но и чего-то большего. Хотелось не френча, а дядьки в косоворотке. Внутренне мирного, довольного, упитанного. Да, этот внутренне мирный дядька чуть было не развязал ядерную войну. Ну так — знай наших! Хотелось ведь освобождения от всевоительности, а не капитуляции. Грозится дядька показать им кузькину мать? Правильно делает! Но реальную мировую ядерную войну такой дядька, явно и наглядно отторгающий всевоительность, развязывать не будет. А исполненный всевоительного духа усатый человек во френче… он с войной на ты. Он ничего кроме нее не знает, не хочет знать и, главное, не принимает внутренне. Чур нас от этого! И от усатого аскета, и от всего, что с ним неразрывно связано.

Сталина надо было не только похоронить. И даже не только осудить за определенные ошибки. Его надо было так удалить из новой эпохи, чтобы вместе с ним ушел и всевоительный дух. Освобождались не от Сталина — от эпохи. На тот период от предыдущей эпохи освобождались без особого надрыва. С достоинством… Уважительно… Но…

Одно дело — умиляться песней Окуджавы про «комиссаров в пыльных шлемах». И другое дело — иметь под боком не песенного, а натурального комиссара…

Пошедшего по этапу.

Бежавшего.

Реально грабившего, то бишь осуществлявшего «эксы» (экспроприации).

Свирепствовавшего в ходе Гражданской войны.

Перегрызшего горло всем другим кровожадным хищникам, вместе с которыми давил беляков в гражданку (вожди гражданской овечками не бывают).

Готовившего войну и победившего в войне.