Array Коллектив авторов - Доктрина Русского мира

В. Е.:Да, сейчас все талдычат про то, что главная функция языка – коммуникативная, межкультурные коммуникации. То есть что произошло? Собственно, идея была очень благородная. Конец XX века на Западе – так называемый постмодерный проект весь основывался на отрицании языка. Человек умер, остались структуры и т. д. В этой связи возникла некая оппозиция этому делу. И, естественно, у нас взяли флаг в руки вот такие люди, которых вы процитировали. Но это в общем-то радикалы, которые действительно почувствовали, что пахнет какими-то деньгами. Причём оказалось, что это идея неверная: нам наши соотечественники не помогли. Это мы им помогаем, и правильно, и надо им помогать. Вот у вас было хорошее слово «раствор».

У тех же постмодернистов есть свои слова, всевозможные «ризомы» (переводится как «грибница»). Если повернуть это с другой стороны, русский язык – это действительно некий раствор, это не какая-то жёсткая конструкция. Здесь вообще специфика Русского мира: если мы свою сеть сделаем такой чугунной, железобетонной, то она развалится. Русский язык – это что-то типа дао, которое рассыпано везде, разлито по всему миру. И где-то этот раствор вдруг порождает какие-то мощные кристаллы. Как это происходит, мы не знаем. Мы даже не знаем состава этого раствора…

Б. К.:Формулы мы не знаем.

В. Е.:Там очень много каких-то странных веществ. И при этом нельзя забывать того, что мы вынуждены жить в евразийском пространстве. Русский язык должен быть языком общения наших братьев по Евразии, и они сами этого очень хотят.

Надо вкладывать на эти цели деньги в Среднюю Азию, экзамены принимать бесплатно, делать всё, чтобы они говорили по-русски. Если они будут говорить по-русски, они будут частично и думать по-русски. Кроме того, колоссальное количество русскоязычных людей живут и за пределами Евразии, и с ними тоже нужно поддерживать связь. Ведь диаспора, что ни говори, является естественным инструментом нашей «мягкой силы», как это называют мудрые американцы и англичане. Мы не умеем пока работать с этим, не умеем создавать образ России. У нас с одной стороны Чайковский и самовар, а с другой – водка и медведь.

Б. К.:Получилось так, что сегодня и сейчас, в данном случае, говоря о русском языке через призму Русского мира, мы выходим на другие категории. При этом в официальных документах ЦРУ, всего разведывательного сообщества стран НАТО, спецслужб Украины описаны две главные цели в отношении России: первая – Русская православная церковь и вторая – доктрина Русского мира. Хотя у нас самих она ещё не оформлена, но тем не менее у них это уже так…

А рядом – миллиардный Китай, который очень хочет изучать русский язык и просит его познакомить с великой культурой. На последнем Всекитайском собрании народных представителей было сказано, что с экономикой мы, в общем, разобрались, надо заниматься духовностью и впитывать великую культуру наших соседей. Имеется в виду сосед северный, то есть мы.

В. Е.:Вы не поверите, что даже в Литве, в Польше растёт в общем-то не в геометрической прогрессии, но в прогрессии интерес к русской культуре и языку. И это несмотря на кризис, на политические сложности…

Б. К.:В Латвии как члене Евросоюза меняются настроения: их дети на заработках на Западе, и латыши всё больше понимают, что там они никому не нужны. На них смотрят как на не совсем понятно кого. А здесь всегда для этой периферии империи – в хорошем смысле слова – был социальный лифт, были возможности роста.

Или возьмём Украину: путь в космос для них закрыт, «Южмаш» ликвидирован, наука легла. Куда развиваться в интеллектуальном смысле?

В. Е.:Заметьте, они стали жертвами тестового мышления. Вот в школе тестовое мышление: выбери правильный ответ из двух-трёх вариантов. Возьмём работу Н. Трубецкого 20-х годов «К украинской проблеме». Он был украинофилом и сказал при этом гениальную вещь: «Как только украинцы поставят перед собой выбор: с кем мы – с Западом или с Востоком, – это начало конца Украины». То есть они должны быть и с Западом, и с Востоком.

А Виталию Владимировичу хотелось бы сказать, чтобы как-то и согласиться, и не согласиться… Вот как мы проверим, где находится Русский мир? Там, где звучит русская речь, пусть даже ломаная, – это и есть лакмусовая бумажка, это и есть показатель.

Б. К.:Два года назад начался слом на Украине. И он начался из-за языка. Люди пошли на смерть, взялись за оружие, потому что им запрещали – и сейчас запрещают – говорить на родном языке.

В. Е.:Все революции начинаются с языкового момента.

В. А.:Борис Игоревич, я не стану оспаривать, что язык стал спусковым крючком конфликта, но, с другой стороны, мы должны понимать, что когда в Донбассе происходит горячий конфликт, там по обе стороны фронта звучит преимущественно русская речь, в том числе русский мат, молитвы на русском языке, проклятья, стоны – всё на русском языке…

Когда мы говорим о запрете русского языка – это все-таки некоторый перегиб, потому что русская речь звучит. И в то же время закрывались русские школы, подавлялись русскоязычные СМИ, в политике затыкали рты и т. д. И в этом есть парадокс. Сила русской речи, русского языка, русской культуры так велика, что сегодняшняя официальная Украина никуда не может от этого деться. Буквально на днях один из идеологов Майдана Дмитро Корчинский знаете, что сказал? Он сказал: «Пушкин хуже Путина, потому что талантливее».

Б. К.:Какой молодец!

В. А.:То есть они хотят сказать: нам нужно вытравить и Пушкина, и всю русскую культуру, а она настолько мощна, что мы ничего не можем с ней поделать. Майданные идеологи прекрасно понимают мощь русской культуры, мощь русского языка. Они её осознают гораздо в большей степени, чем оболваненные ими представители массового населения.

Язык – это наше оружие. Но он может быть настоящим оружием в отстаивании Русской цивилизации только при одном условии: что мы делаем его инструментом несения своих высоких смыслов, своих идеалов, ценностей своих. Если русский язык является, как правильно было сказано, чисто коммуникативным средством, тогда на этом языке действительно люди будут обсуждать, как им выводить из России капиталы, как отсюда «валить», и даже то, как убивать русских, как это в Донбассе происходит. Я себе вполне могу представить такую ситуацию, когда некая секта вампиров или какой-то нежить блестяще владеет русским языком и о бсуждает какие-то русофобские задачи. И такое в истории неоднократно бывало.

Хочу сказать, что, к сожалению, вот эта парадигма сведения Русского мира к русскому языку повлияла в своё время на президента Путина, особенно в 2001 году. И потом, уже в 2006 году, создавалась концепция Русского мира, был объявлен Год русского языка, создавался фонд «Русский мир» – и на тот момент она ещё влияла, хотя влияние это уменьшалось. И здесь я бы хотел вспомнить о вашей, Борис Игоревич, передаче 1993 года, которая называлась «Русский мiр», и обратить внимание, что вовсе не господин Щедровицкий и не Павловский первооткрыватели этой замечательной формулы. А первым её предложили вы и ваши коллеги.