Лев Вершинин - Россия против Запада. 1000-летняя война

Практически сразу после второго раздела между дрезденскими эмигрантами и Парижем завязывается активная переписка, польские эмиссары едут в столицу Республики, где их встречают с полным сочувствием; их принимают Сен-Жюст, Лазар Карно и, кажется, даже сам Робеспьер. Политические взгляды сторон предельно близки, так что переговоры идут, как говорилось встарь, в братской, сердечной обстановке. Реакция якобинских лидеров однозначна: да, безусловно, поможем, у нас есть и силы, и желание. Смерть тиранам! Короче говоря, вы там только начните, а уж за нами со свободой, равенством, братством не заржавеет. Выслушав подобное из уст людей, перед которыми уже понемногу начинала трепетать Европа, эмигранты активизируются до предела. Их подпольные сети, развернутые в Польше, раскручивают широчайшую агитацию по всем направлениям. Что очень важно – при активном участии духовенства, с трудом терпящего унижение католического народа русскими «схизматиками» и прусскими «еретиками». И вполне естественно, что главнейшим объектом агитации становится армия, которую, собственно, и агитировать не надо. Армия унижена, урезана вшестеро, разбросана по периферии, подальше от столиц. Армия уверена, что, не случись измены, она могла бы победить. Короче, настроены люди в мундирах были примерно так, как португальские капитаны накануне Апрельской революции, если не круче, и если на «гражданке» агитаторам приходится работать с оглядкой, то в офицерских собраниях, где каждый знал каждого, а чужим входа нет, путч готовился практически открыто.

В марте 1794-го нарыв прорвало. Восстали войска, расквартированные на юго-западе, близ новой австрийской границы. В без труда занятом Кракове «диктатором» был объявлен один из лидеров радикалов, генерал Тадеуш Костюшко, двинувший быстро растущую армию на север и 4 апреля одержавший блестящую победу над более чем вдвое превосходящим его силы отрядом Тормасова. При первых же вестях о победе под Рацлавице восстали Варшава и Вильно; немногочисленные русские гарнизоны, понеся тяжелые потери, оставили обе столицы. Впрочем, излагать события во всех подробностях резона нет; для нас важно, что после взятия войсками Костюшко Варшавы, падения правительства «тарговичан» и сформирования органов власти радикальным крылом «патриотов» восстание превратилось в полноценную войну Польши против Трех Черных Орлов, и война эта, при всей несопоставимости сил, велась поляками достаточно удачно, поскольку «левые», действуя в соответствии со своими убеждениями, сумели привлечь на свою сторону подавляющее большинство населения, особенно после принятия 7 мая Полонецкого универсала, упразднившего личную зависимость крестьян и значительно облегчившего их повинности. И тем не менее силы оставались слишком неравны; поляки могли бить разрозненные русские отряды, но не способны были даже изгнать их со своей территории, а с юга и севера уже наступали австрийцы и пруссаки. Главной надеждой Польши по-прежнему оставалась Франция. Правда, в Париже – когда восстание уже разгорелось вовсю – произошли серьезные изменения: правительство радикальных якобинцев, идейных близнецов Костюшки со товарищи, пало, на смену ему пришли более прагматично настроенные термидорианцы, однако гарантии, данные Робеспьером, новые власти Республики не отменили, а напротив – подтвердили, попросив «польских братьев» лишь продержаться хотя бы два-три месяца. И поляки держались. Им, собственно, ничего иного и не оставалось, хотя с каждым днем ситуация становилась все хуже, особенно с сентября, когда командование русскими войсками принял Суворов. 10 октября польские войска были разбиты при Мацеевице, потеряв своего диктатора (тяжело раненный Костюшко попал в плен). Варшаву, отказавшуюся сдаваться (надежда на помощь Франции все еще оставалась, из Парижа регулярно поступали депеши о том, что, мол, все готово и вот-вот…), армия Суворова взяла 5 ноября.

Отмечу в скобках: резня, устроенная победителями по ходу штурма, до сих пор остается одним из основных аргументов в пользу тезиса о «русском варварстве». Не оспаривая ни факта резни, ни участия в ней суворовских «чудо-богатырей», отмечу, однако, что печальные инциденты имели место в варшавском предместье Прага. Это предместье, населенное низами «третьего сословия», опорой радикалов, в том числе и евреями, при Костюшко впервые почувствовавшими себя людьми, было превращено в сплошной укрепрайон, защищаемый не столько армией, сколько собственным населением. Прагу пришлось брать в буквальном смысле от дома к дому, прорываясь через баррикады. А в уличных боях (азбука военного дела) страдают не только комбатанты, но и – коль скоро их никто не позаботился вывезти – мирное население домов, превращенных в боевые точки. Тем более если практически вся взрослая часть этого мирного населения (и не только мужская) принимает в боях самое активное участие.

Итак, все было кончено; последнюю подбадривающую депешу из Парижа принял и прочитал уже Суворов. Что, впрочем, мало огорчило вождей Республики. В отличие от «террористов», которые, вполне возможно, хотя и не наверняка, сдержали бы обещание, исходя из принципа революционной солидарности, термидорианцы мыслили реально. Реальность же заключалась в том, что Прекрасная Марианна уже второй год воевала с коалицией, объединяющей практически всю монархическую Европу, и вела несколько войн на внутренних фронтах. Конечно, общий, доходящий до надрыва и подбадриваемый с помощью походных гильотин подъем духа позволял ей не проигрывать и даже время от времени переходить в наступление, но силы la belle France были не безграничны. Страна остро нуждалась в передышке. Или хотя бы в раздроблении сил противника – как это случилось в самом начале войны, когда события в той же Польше, сковав руки ведущим державам коалиции, фактически спасли Париж и Революцию. Иными словами, Парижу нужна была не столько свободная Польша, сколько Польша сражающаяся. А поскольку без гарантий Конвента польские радикалы могли бы и не решиться на выступление, такие гарантии были даны и подтверждались вплоть до самого конца. Примерно такой же сценарий чуть позже был разыгран и с ирландскими «якобинцами» – с той разницей, что у ирландцев своей армии не было вообще, и для того, чтобы подтолкнуть их к выступлению Директории, все-таки пришлось пожертвовать парой тысяч солдат, отправив их (фактически на заклание) на Зеленый Остров. В общем, Париж знал, чего хотел, и получил по полной. Связанная необходимостью усмирять Польшу, Австрия не смогла послать подкрепление на Рейн. Пруссия, от Франции удаленная, посылки войск тщательно избегала, требуя совершенно нереальных компенсаций. 60-тысячный российский корпус, уже полностью готовый к походу, в поход не выступил (а позже уже и не мог выступить в связи с обострением дел на Кавказе и необходимостью спасать от полной гибели православную Грузию). В итоге французы в июне одержали яркую победу при Флерюсе, перечеркнув все предыдущие успехи австрийцев, вывели из войны Нидерланды и Пьемонт и получили время для переформирования армии. А что касается польских проблем, так ведь что значила эта частность на фоне мировой Революции…