Леонид Млечин - 10 вождей. От Ленина до Путина

Такова парадоксальная методология последнего генсека: приходя к верному решению, часто являясь в этом деле пионером, он не спешил реализовать задуманное и выношенное. Колебался, раздумывал, взвешивал, откладывал. Еще долго Горбачев с членами своего «партийного штаба» пытался что-то выиграть из безнадежно проигранной авантюры.

В год прихода Горбачева страна бросила в топку грязной войны около 3 миллиардов рублей. В 1986 году около 4 миллиардов, а в 1987 году – более 5,5 миллиарда. (В старых ценах.) В сутки эта грязная война обходилась СССР: в 1984 году-4,3 миллиона рублей, в 1985-м – 7,2 миллиона, в 1986-м – 10,0 миллионов, в 1987 году – 14,7 миллиона рублей… {1059}С декабря 1979-го по февраль 1989 года по горным дорогам Афганистана прошли 546 255 советских офицеров и солдат, из них 13 826 человек сложили там свои головы… {1060}

Фактически Горбачев уже к началу 1986 года для себя однозначно решил: войска надо выводить. Это мужественное, верное решение. Но без конца поручал «изучить вопрос», «доложить предложения», «подготовить условия для вывода», а между тем гибли люди, уходили миллиарды рублей, бессмысленно сжигаясь в топке войны, где не могло быть военной победы. Даже в ноябре 1987 года, когда прошло почти три года перестройки, Горбачев, в очередной раз встречаясь с просоветским лидером Афганистана Наджибуллой, говорил о многом, но лишь косвенно и мало о выводе войск. Ведь принципиальное решение уже было принято, и в Министерстве обороны СССР разрабатывался конкретный план вывода советских войск из Афганистана. А Горбачев в течение почти часа говорил о том, как действовал Ленин в кризисной ситуации, о «гибкости ленинской национальной политики», о предстоящих выборах президента Афганистана, о созыве Лоя Джирги в Кабуле… Советы генсека были немудреными: «…вы провели хорошую партийную конференцию. Теперь перед вами стоит задача – настойчиво осуществлять принятые решения, идти вперед. Что касается тех в НДПА, кто не верит в национальное примирение, то этим маловерам надо давать хорошую пенсию или отправлять за границу». Уже посреди беседы Горбачев заторопился: «Вообще, т. Наджиб, сейчас начинается исключительно важный и ответственный этап. К сожалению, у нас нет возможности подробно обсудить все стоящие проблемы, т. к. у меня намечена встреча с тов. Яношем Кадаром…» {1061}

Когда Горбачев в апреле 1988 года полетел в Ташкент и встретился еще раз с Наджибуллой, политбюро уже 1 апреля утвердило план вывода советских войск из Афганистана, которых к этому времени там насчитывалось 109 тысяч человек, 513 самолетов и вертолетов, около 30 тысяч единиц боевой техники и автомобилей. Здесь наконец Горбачев был тверд: «Войска будут выведены к 15 февраля 1989 года. Начнем вывод 15 мая». Решение, которое созрело у Горбачева вскоре после того, как он стал генсеком, начало осуществляться лишь через… три года. Потребуется еще почти год, чтобы уйти из Афганистана.

Уже перед началом вывода советских войск в мае 1988 года Горбачев фактически защищал безнадежно ошибочную акцию политбюро в декабре 1979 года. Решая практические вопросы операции на заседании высшей партийной коллегии, Горбачев 18 апреля 1988 года заявил, что в специальном письме партии по этому вопросу «мы должны сказать, что наши люди не зря отдавали свои жизни…» {1062}.

Не зря… А тогда за что же отдавали? На этот вопрос не смог ответить Горбачев. На него уже ответила история.

Горбачеву явно не хватило здесь характера. Это человек, у которого воля, к сожалению, значительно слабее интеллекта. Иногда он долго ищет компромисс там, где таковой уже невозможен. Все знали, что Горбачев почти до «августовского» (1991 г.) путча до конца пытался сохранить одинаково добрые отношения и с консерватором Лигачевым, и с реформатором Яковлевым. Но это все равно что дружить одновременно с писателями Баклановым и Бондаревым и разделять взгляды обоих. Правда, когда вопрос обострялся до предела, у Горбачева хватало твердости «отрезать», выдать категорическое «да» или «нет». Вот один пример.

В марте 1989 года, когда советские войска уже были выведены из Афганистана, вдруг Шеварднадзе, поддавшись на уговоры Наджибуллы, поставил вопрос о необходимости поддержать шатающийся режим в Кабуле. Вопрос стоял о нанесении с территории СССР бомбовых авиационных ударов по скоплениям моджахедов около Джелалабада. Военные в лице маршала Язова вяло, нехотя, но поддержали министра иностранных дел. И вот тут Горбачев яростно взорвался: «Никакого другого ответа Наджибулле, кроме абсолютного отказа от этих бомбо-штурмовых ударов!» – и тут же приказал направить соответствующую телеграмму в Кабул {1063}.

Думаю, что подлинные причины и последствия этой войны еще подлежат глубокому анализу. Шеварднадзе после своей поездки в Кабул сказал: «Уходя из Афганистана, мы вынуждены признать, что оставляем эту страну в буквальном смысле слова в плачевном состоянии: разрушенные города, кишлаки, голодающая столица, почти полностью парализованная экономика… Сотни тысяч людей погибли…»

Горбачев:«Важно, чтобы этот режим и все его кадры не были сметены дотла… Нам нельзя предстать перед миром в одних трусиках или даже без них… Пораженческая позиция недопустима…» {1064}

Но, что бы ни говорил президент, перед миром мы предстали как страна, потерпевшая крупное политическое поражение, и было не важно – в «трусиках или даже без них»…

Еще одной гранью парадоксальной жизненной методологии Горбачева является его увлеченность какой-то одной идеей, которая вдруг покажется ему панацеей, «ключом» к решению «очередной» важной задачи. Но он не просто увлекался сам, мог увлечь и других, обладая большим талантом убеждения людей, внушения им новой «мессианской идеи». Спустя год-два он мог больше никогда о ней и не вспомнить. Это, конечно, не только от характера личности, а больше от традиционного большевистского понимания роли руководителя в обществе.

Начали «ускорение» социально-экономического развития в обществе, тут же выяснилось, что количественные показатели производства (как у Сталина – «темпы») тут же приходят в непримиримое противоречие с качеством. Кто-то из очередных инициаторов и советчиков, имена которых обычно остаются неизвестными, порекомендовал генсеку резко ужесточить контроль за качеством продукции, «пропустить» ее через «государственный прием».

Идея страшно понравилась Горбачеву. Я однажды присутствовал на крупном совещании в ЦК, когда генеральный секретарь очень горячо и долго убеждал зал, что если решим с проблемой качества, то сделаем наконец «крупный рывок» вперед. А качество нельзя улучшить без усиления роли и количества «надсмотрщиков». Способ нашли, конечно, старый: вводили еще один огромный, многотысячный слой «независимых» государственных контролеров. Опять контролеров…