Борис Тененбаум - Великий Линкольн. «Вылечить раны нации»

То, что это фарс, признавал и сам Линкольн, – но все-таки марионеточное правительство Виргинии существовало, и отбрасывать его как тряпку вроде бы было негоже.

Из каких соображений президент решил переменить свои решения, мы не знаем – он сам никаких записок на этот счет не оставил. Но кое-что предположить все-таки можно. В разговоре с Кэмпбеллом Линкольн настаивал на том, что новое законодательное собрание Виргинии должно объявить о выходе из КША и об « отозвании своих солдат из всех армий Конфедерации …».

В число «солдат Виргинии в войсках Конфедерации…» входил и генерал Роберт Ли – так что Линкольн, возможно, хотел помочь Гранту закончить войну как можно скорее? Трудно сказать, но довольно скоро у него появились сомнения в мудрости такого шага. Во всяком случае, Гранту он довольно сардонически написал, что «… Армия Потомака, пожалуй, уже сама вывела солдат Виргинии из войск Конфедeрации… », и помощь законодателей ей не понадобится.

В ставке Гранта Линкольна ожидали срочные телеграммы из Вашингтона.

Военный министр, Эдвин Стэнтон, извещал его, что «Речная королева», ушедшая было в Вашингтон, вскоре прибудет обратно, имея на борту супругу президента, миссис Линкольн, которая «… уже совсем поправилась и больше не страдает от своих мигреней …».

Первая леди пожелала сопровождать гостей, прибывающих в ставку генерала Гранта, – Чарльза Самнера, главу комитета сената по иностранным делам, сенатора Харлана, новоназначенного министра внутренних дел и знатного иностранца, маркиза де Шамбрена, который «… горел желанием повидать президента Линкольна… ».

Стэнтон прибавлял, что с государственным секретарем Сьюардом случилась беда – его экипаж перевернулся, и в результате он сильно разбился. Опасности для жизни, впрочем, нет, и Линкольн, если захочет, может еще на несколько дней оставаться у Гранта в Сити-Пойнт. Стэнтон знал, что президенту хочется самому присутствовать при окончательной капитуляции Армии Северной Виргинии.

Сдача ожидалась со дня на день, Линкольн оставался в ставке довольно долго – но так ничего и не произошло. В конце концов, 8 апреля, он распорядился об отьезде. Оркестр на пристани сыграл «Марсельезу» – по-видимому, в честь маркиза де Шамбрена. Линкольн заметил, что маркиз проделал столь долгий путь для того, чтоб послушать гимн Французской Республики, который сейчас во Франции запрещен. Истинная правда – император Наполеон Третий республиканские символы недолюбливал.

Шутке президента, конечно, посмеялись, но потом он удивил окружающих куда сильней – попросил оркестр сыграть «Dixie». Это был неофициальный гимн Конфедерации – так что музыканты просто остолбенели.

« Пустяки, – сказал президент. – Теперь это федеральная собственность ».

1. Mary Todd Lincoln, by Jean H.Baker, W.W.Norton & Company, New York – London, 1987. Р. 239.

2. Портер был вторым человеком после Фаррагута, удостоенным чина адмирала. Он пользовался высочайшей репутацией во флоте США того времени, участвовал, в числе прочего, в военной кампании Гранта на Миссисипи. Был сводным братом адмирала Фаррагута.

3. U.S.S. «Malvern», флагманский корабль эскадры, блокировавшей устье реки Джеймс.

Сообщение, отправленное из ставки Гранта в военное министерство 9 апреля 1865 года в 4:30 дня, могло бы послужить образцом лаконичности:

« Достопочтенному Эдвину М. Стэнтону, Военному Министру (Hon.E.M.Stanton, Secretary of War).

Генерал Ли сдался сегодня днем вместе с Армией Северной Виргинии на условиях, предложенных ему мной. Полный текст условий покажет прилагаемая дополнительная корреспонденция.

Улисс С. Грант, генерал-лейтенант» .

Условия были довольно щедрыми – Грант позволил офицерам сохранить их личное оружие и багаж, а после просьбы Роберта Ли согласился и на то, что солдаты Конфедерации при сдаче могли сохранить своих лошадей, если они принадлежали не армии, а им лично. На практике это означало, что вообще все кони останутся у побежденных – ни у кого не было времени разбираться с документацией. Грант даже снабдил генерала Ли продовольствием. Число рационов было достаточным для его людей на три дня, но фураж не предоставлялся.

Его нехватка, собственно, и была одной из причин « великодушия генерала Гранта… » – он не хотел забирать у южан лошадей, потому что их было нечем кормить.

Тем не менее, Грант и в самом деле хотел закончить войну как можно скорее и с как можно меньшими затруднениями и неприятностями. Роберту Ли было обещано, что его людям придется только принести клятву верности Союзу, и после этого они без всяких формальностей могут разойтись по домам – трогать их больше не будут.

Победный салют Грант своим артиллеристам сразу же велел прекратить – но на моряков власть его не распространялась. Так что эскадра адмирала Паркера залп за залпом славила великую победу, и с этим генерал Грант поделать ничего не мог. Поэтому он просто занялся неотложной корреспонденцией, написал письмо к уехавшему уже из ставки Шерману и несколько донесений в военное министерство. Потом, по воспоминаниям адъютанта, Грант повернулся к нему и сказал: « Теперь – на Мексику ».

Шуточка была очень в его духе.

Генерал Грант просто ненавидел все официальные церемонии, салюты, парады и даже собственную парадную форму. Обычно он ходил в мундире рядового, к которому только велел пришить генеральские знаки отличия, и даже на переговоры с Робертом Ли пришел одетым точно так же. Сам генерал Ли прибыл в ставку своего врага в генеральском мундире, с эполетами и с шарфом через плечо, со шпагой, украшенной золотом, – а его встретил неприметный рыжеватый человек, с трехдневной щетиной и в стоптанных солдатских сапогах.

Вот и теперь, в разгар торжества, он не стал провозглашать никаких здравиц и не стал говорить никаких речей, а как бы напомнил своему штабу, что « надо делать дело …». А поскольку никаких немедленных действий от штаба в данный момент не требовалось, Грант и припомнил фантастическое в своей нелепости предложение Френсиса Блэйра о « совместном походе на Мехико… ». Сам Грант, однако, своему собственному совету идти на Мексику не последовал. Вместо этого он довольно быстро собрался и уехал в Вашингтон.

Грантa там ждали.

Нелюбовь Улисса Гранта к парадным церемониям разделяли далеко не все – вечером 11 апреля 1865 года Вашингтон был весь иллюминован. Особенно красиво украшен и освещен был купол все еще строившегося Капитолия – его было видно за несколько миль от столицы.

К огромной толпе, собравшейся у Белого дома, обратился сам президент.