Вадим Кожинов - Пятый пункт. Межнациональные противоречия в России

Дело в том, что «цивилизованность» (в самом широком значении слова) за последние десятилетия проникает или, вернее, стремительно врывается в жизнь любого народа мира. А это ведет — особенно если иметь в виду сравнительно малочисленные народы — к чреватому драматизмом или даже трагедийностью двуединому результату: с одной стороны, в процессе возрастания и распространения образованности возникает либо, по крайней мере, резко обостряется национальное самосознание (еще точнее — самоосознание — своего рода надстройка над имевшимся, конечно, и ранее национальным сознанием), а с другой стороны, рождается и постоянно увеличивается опасение, что мощнейший все нивелирующий каток мировой цивилизации ослабит и в конце концов уничтожит самобытность нации, сотрет ее как неповторимую целостность.

В нации пробуждается и в определенных условиях захватывает ее целиком властное, если угодно, даже иррациональное чувство самосохранения (которое свойственно каждому человеку и способно подвигнуть его на крайне и совершенно непредсказуемые действия). Чувство это в наибольшей степени усиливается, если налицо имеются другой народ или народы, которые могут предстать как «враги» либо хотя бы «соперники» для данной нации.

В этом случае в сознании нации, в частности, оживает и нередко приобретает громадное, исключительное значение историческая память — память вековая или даже тысячелетняя, которая сплошь и рядом связана с легендарными и чисто мифическими преданиями. И именно в свете этой памяти осознаются и оцениваются современные, сегодняшние явления и события; она оказывается истинной основой вполне, казалось бы, «новых», нынешних настроений, высказываний и действий.

Чтобы показать это конкретно, обращусь к одному из конфликтов — абхазо-грузинскому. Мне могут возразить, что гораздо «актуальнее» грузино-осетинский конфликт, который, в сущности, породил настоящую войну. Но, во-первых, здесь уже, пожалуй, поздно «размышлять», а «абхазская проблема», слава богу, не приобрела столь крайних выражений, и уместно попытаться внести в нее ясность.

Кроме того, я не имею никакой подготовленности для размышлений о Южной Осетии, между тем как Абхазия привлекла мое сугубое внимание в связи с многолетними занятиями историей Древней Руси, ибо отношения Руси с Абхазией начались, очевидно, еще в IX веке, во времена могущества Хазарского каганата, в зону влияния которого входили и Южная Русь, и Абхазия. А после того как князья Святослав и затем Владимир разгромили Хазарский каганат, в составе Руси существовало (с конца X до начала XII века) Тьмутараканское княжество, которое временами и непосредственно граничило с Абхазским царством.

Не исключено, что те или иные читатели моей статьи воспримут обращение к явлениям и событиям тысячелетней давности как нечто заведомо второстепенное по своему значению или даже как странный уход от жгучих сегодняшних проблем в затянутый дымкой времен мир далекого прошлого. Но поверьте, это не так. Абхазо-грузинский конфликт нельзя правильно понять и нельзя искать путь к действительному его решению без осмысления той исторической памяти, которая является неустранимой, своего рода фатальной основой вроде бы чисто современных споров.

Как известно, в VI веке и Абхазия, и Грузия потеряли независимость, став провинциями Византийской империи и Ирана (восточная часть Грузии), чья власть позднее сменилась властью Арабского халифата. Но уже в конце VIII века Абхазия смогла обрести независимость, о чем вполне недвусмысленно сообщено в грузинском историческом повествовании XI века — «Летописи Картли». Здесь сказано о правителе абхазов: «Леон был сыном дочери царя хазар и с их помощью отложился от греков, завладел Абхазией и Эгриси (часть Грузии, расположенная западнее Лихского хребта. — В. К.), назвал себя царем абхазов».

Иначе говоря, Абхазия в силу благоприятной для нее исторической ситуации после почти трех веков иноземного господства создала независимое царство, в которое вошла и западная часть Грузии. Позднее, через два столетия, род абхазских царей прервался по мужской линии, и в 978 году на престол был возведен сын сестры последнего царя Феодосия Слепого — Баграт III, который в начале XI века присоединил к Абхазскому царству грузинские земли, находившиеся ранее под управлением его родственников (унаследование земель родственников — характернейшее для средневековых династий явление). Видный грузинский историк Г. А. Меликишвили писал в 1973 году, что в результате этих событий «правящая прослойка Абхазии получила возможность мирным путем получить… Картли (центральная часть Грузии. — В. К.) и… часть владений… в Южной Грузии».

Таким образом, власть царя Абхазии и его абхазского окружения распространилась на значительную часть Грузии. Однако в течение долгого времени государство продолжало называться Абхазским царством, а цари и их приближенные сохраняли сознание своей причастности к абхазам; так, например, царица Тамара, правившая через полтора века после Баграта III, дала своему сыну и наследнику Георгию второе, чисто абхазское имя Лаша. Лишь позднее (точнее — не позже 1260 года) Абхазское царство стало называться Грузинским (Сакартвело) [51] См. Грузинские исторические документы IX–XIII вв. — Тбилиси, 1984, с. 158. .

Во всем этом нет ровно ничего удивительного. Для Средневековья вполне типично, даже закономерно, что становление либо восстановление того или иного сильного государства совершается руками «чужой» династии (при этом дело идет, разумеется, не только о самом царе, властителе, но и об его более или менее многочисленном «дворе»). Так, в истории средневековой Франции огромную роль сыграла германская династия Каролингов, в Англии — норманнская (основоположник — Вильгельм-Завоеватель), на Руси — династия Рюриковичей (того же норманнского происхождения) и т. д. и т. п. Правление «чужой» династии обладает своими принципиальными преимуществами (об этом глубоко размышлял М. М. Бахтин, но здесь нет места для освещения достаточно сложной проблемы), и потому, повторю, для Средневековья такие династии даже более типичны, чем «свои».

Но это нелегко понять и тем более нелегко принять. Правда, англичане или французы, которым присуще твердое и уверенное в себе национальное сознание, относятся к наличию чужих династий в их истории совершенно «спокойно». Иное дело — Россия с ее постоянно мятущимся, сомневающимся, взыскующим национальным сознанием. Так, начиная с XVIII века множество русских людей стремилось так или иначе оспорить тот факт, что в IX веке бразды правления на Руси оказались в руках «норманнской» («варяжской») династии. Как ясно из вышеизложенного, это было проявлением своего рода комплекса неполноценности. И, между прочим, если иные русские способны страдать от того, что их предки «призвали» варягов-норманнов править ими, то уж особенно гордые англичане в таком случае должны были бы прямо-таки сгореть со стыда, поскольку «чужаки» стали править их предками не по доброй воле последних (как было на Руси), но в результате победного завоевания.