ВП СССР - Разгерметизация

Итогом такой технической политики явилось то, что крейсера не могли эффективно поддерживать огнём в бою свои броненосцы. Это было нарушением баланса сил флота.

КОММЕНТАРИИ

*Такие подвиги, как совершили экипажи “Варяга”, “Корейца”, “Стерегущего”, ряда других кораблей дают основания полагать, что психологическая атмосфера в экипажах кораблей в тот период была более здоровая, чем сейчас. На переходе к Цусиме не было дезертирства, хотя все знали, что эскадра приносится в жертву. Классовые противоречия между офицерским составом и матросами были, но не было условий для ГОДКОВЩИНЫ [80]— язвы «советской» армии и флота.

Призывной возраст был 21 год. К этому времени матрос имел трудовой стаж около 5 лет как минимум, фактически крестьянские дети росли в труде. Фабричный труд тоже начинался в возрасте 13 — 14 лет. Это значит, что на службу приходили уже сформировавшиеся люди, а не безответственные потребители благ, даваемых родителями, как сейчас. Они приносили на корабль общинное сознание деревни и артельное сознание рабочей среды. Вспомните Станюковича. Лучкин говорит: «Ну что, братцы, примите Максимку в свою артель?» Артель и годковщина несовместимы. Годковщина более опасна для боеспособности вооруженных сил, чем классовые противоречия. В Вооруженных Силах СССР она — отражение общего разложения общества.

Напряжённость в экипажах носила только классовый характер и отслеживала внутриполитическую напряжённость в стране. И даже эскадра Рожественского, сознававшая свою обречённость ещё до выхода, продемонстрировала сплочённость команд кораблей. Рассказы А.С.Новикова-Прибоя о разложении личного состава сильно преувеличены. На то у него были личные основания: по боевой тревоге баталёр Новиков должен был находиться в перевязочной и оказывать помощь раненым, но он покидал пост по своему усмотрению. Кроме того, когда “Цусима” выходила (как единое целое при его жизни), правда была под замком.

Адмиралу Макарову принадлежит мысль, что лучше иметь 12 крейсеров по 3 000 т, чем 3 по 12 000 т. Эти слова отражают факт неготовности и к ведению крейсерской войны, войны на перерезание морских торговых путей у берегов Японии и удушение её экономики.

Были люди, которые видели, что нужно флоту, по крайней мере для крейсерской войны, но их точка зрения не нашла отражения в кораблестроительных программах.

Сами же русские кораблестроительные программы должны были завершиться по плану на год — два позднее японских.

Отставал флот и в технике, прежде всего в артиллерии. Россия не имела современных фугасных снарядов. И если в первой (артурской) эскадре примерно четверть снарядов не взрывалась, то для второй (цусимской) эскадры был заготовлен боезапас, в котором снаряды были снаряжены невзрывающимся пироксилином повышенной влажности (под предлогом, чтобы в тропиках избежать самовозгорания артиллерийских погребов, так как экипажи-де не смогут поддерживать необходимый температурный режим в погребах). Если бы снаряды взрывались, то Цусима не была бы разгромом флота, хотя выиграть её вряд ли бы удалось; уж больно низок был уровень боевой подготовки.

Всё это, конечно, цепь случайностей, но через цепь случайностей пролагает себе дорогу закономерность. Эта закономерность была враждебна интересам многонационального верноподданного капитала Российской империи.

И та же враждебная России закономерность пролагала себе дорогу через цепь случайностей во флоте Японской империи, который имел и развитую систему базирования, и сбалансированный, в отличие от русского, корабельный состав, построенный на верфях США, Англии, Италии и там же подготовленный персонал. Стоило это японцам «в йеночку».

Война началась нападением японских миноносцев на русские корабли в Порт-Артуре. Вообще, в истории Порт-Артура и Перл-Харбора много общего: и там, и там центральная власть держала командование флота в неведении относительно реального состояния отношений с Японией; и там, и там препятствовали проведению мероприятий по исключению возможности внезапного удара противника по кораблям, и там, и там центральная власть при своих заявлениях о миролюбии своими действиями провоцировала Японию на начало военных операций.

Интересно и то, что сейчас в СССР о Перл-Харборе можно найти кое-какую информацию, раскрывающую закулисную механику событий, (например, кн.Н.Н. Яковлева), но что происходило за кулисами Порт-Артура, это обходится молчанием, повторяются только пустые слова о бездарности царского правительства. Но кто, что конкретно делал, кто давал советы? Этого не узнать в книгах советского периода*.

КОММЕНТАРИЙ

* “Расплата” Семёнова (не Юлиана [81]— пошлописца), а русского капитана 2 ранга, участника русско-японской войны после революции не переиздавалась [82]. Слишком откровенно вспоминал он о будущем [83] в начале XX века, и тем самым мог заставить задуматься офицерский корпус Страны Советов о причинах наших сегодняшних поражений «без войны»:

«Неужели в Порт-Артуре не было энергичных людей, которые бы взяли дело в свои руки, повели его должным образом?» — спрашивает автор и честно отвечает, — «конечно, были, но все они словно находились под гипнозом распоряжений Наместника (Е.Алексеева). Ведь предложить делать что-нибудь совсем по-новому, значит осудить старое, а это старое было освящено самим Наместником, сурово каравшим за всякую тень сомнения в его непогрешимости. Это не Макаров, который прямо требовал, чтобы всякий открыто высказывал своё мнение, который считал, что лучше самое горячее объяснение, чем затаённое несогласие, неизменно ведущее к пассивному повиновению или пассивному сопротивлению, между которыми провести разницу почти невозможною (…)

— Там, в этой атмосфере, не мог не появиться Фемистокл, который сказал бы: «Бей, но выслушай!» Там господствовали люди, кредо которых было: «Обо всём промолчу, со всеми соглашусь, только бы не били, а приласкали!»

(…) в этой атмосфере, которая была им создана (речь идёт об адмирале Алексееве, хотя всё сказанное справедливо в отношении и С.Г.Горшкова [84], и нынешнего ГК ВМФ В.Н.Черна­ви­на [85]), члены различных совещаний только и думали о том, как бы угадать мысли его превосходительства. Кто их умел угадывать — процветал; кто плохо угадывал, но старался — к тому отношение было снисходительное; но кто смел «своё суждение иметь» — над тем можно было поставить крест».

Для нашего современника “Расплата” удивительна тем, что вышла из печати в 1906 г., т.е. когда и Николай II, и Наместник были живы и не в «опале».

Бюрократия монархии существовала, но ограниченно подконтрольная международному сионистскому капиталу, она не осмеливалась нагло расправляться со свободомыслием офицеров-пат­рио­тов отстаивающих политическую независимость, т.е. САМОдержавие России. С монархией у нас покончено в начале века, а к концу века, как мы убедились, гнёт новой бюрократии возрос настолько, что стал сегодня вопросам № 1 во всех областях нашей жизни, в том числе и в вопросах военного строительства. Тогда чья она, новая бюрократия, особенно жестоко расправляющаяся с патриотами, отстаивающими независимость Родины? Вряд ли народ согласится, что новая бюрократия народная.