Тимоти Снайдер - Дорога к несвободе. Россия, Европа, Америка [litres]

Вторым (после неправдоподобного отрицания) приемом российских пропагандистов стало утверждение невиновности. Они изобразили агрессию не как нападение сильного соседа на слабейшего (причем в момент крайней уязвимости этого последнего), а как правомерное сопротивление угнетенных всемирному заговору. 4 марта Путин заявил: “У меня иногда складывается впечатление, что там, за большой лужей, сидят где-то в Америке сотрудники какой-то лаборатории и как над крысами проводят какие-то эксперименты, не понимая последствий того, что они делают”. Таким образом, никто не воюет с Украиной, но если и воюет, то в этом виновата Америка, а поскольку Америка – сверхдержава, то в борьбе с этим мировым злом все средства хороши. И если Россия напала (это парадоксальным образом и произошло, и не произошло), то россияне не виноваты ни в том, что сделали, ни в том, чего они не сделали.

Выбор этой стратегии обусловил тактику. Украинцев не убедила униформа без знаков отличия и отсутствие маркировки на вооружении и технике. Замысел состоял в том, чтобы создать условия для телевизионной драмы о героических “шахтерах и трактористах”. Россиянам предложили поверить в невероятное: что вооруженные люди на телеэкране – не их собственные военные, а разношерстное местное ополчение, воюющее с нацистским режимом (поддерживаемым всесильной Америкой) и защищающее честь украинского народа. Отсутствие же знаков отличия – просто подсказка для следящих за спектаклем российских зрителей, нужная не для того, чтобы фактографически убеждать, а чтобы направлять повествование.

Военнослужащие, играющие роль бойцов “местной самообороны”, вправе применять партизанскую тактику, ставя, таким образом, под удар гражданское население. Это можно назвать обратной асимметрией . Как правило, “асимметричная война” предполагает применение нетрадиционной тактики партизанским отрядом или террористической группой при столкновении с превосходящими силами регулярной армии. В случае же вторжения на Украину сильнейшая сторона конфликта пожелала предстать слабейшей стороной и применить ее (то есть партизан и террористов) приемы. С самого начала вторжения российская армия сознательно нарушала правила ведения войны. Путин это одобрил. Он даже отрицал, что вторжение началось. 4 марта Путин заявил, что российские солдаты будут использовать гражданское население как живой щит: “И пускай попробует кто-то из числа [украинских] военнослужащих стрелять в своих людей, за которыми мы будем стоять сзади. Не впереди, а сзади. Пускай они попробуют стрелять в женщин и детей”.

К марту 2014 года сражение за Крым окончилось убедительной победой России. Последовала интервенция на юго-востоке Украины. Во время этой второй кампании неправдоподобное отрицание снова испытало преданность россиян и отвагу журналистов, а обратная асимметрия снова придала несправедливой войне ореол жертвенности. Два этих приема закрепили “политику вечности”, в рамках которой факты уступают требованию, что нет и не будет ничего, кроме козней чужаков и нашего законного отпора им. Путин при содействии Суркова увлек россиян в циклическое время, где обитает вечно обороняющая себя страна.

“Вечность”, выбирая определенные события в прошлом, делает их моментами праведности и устраняет время между ними. В период войны с Украиной российские лидеры уже обозначили два таких “опорных момента”: крещение Владимира (Вальдемара) в 988 году (якобы навсегда сделавшее украинцев и русских одним народом) и нападение Германии на СССР в 1941 году (каким-то образом превратившее протестное движение на Украине в фашистское). Чтобы оправдать интервенцию на юго-востоке Украины, Путин в апреле 2014 года определил третий “опорный момент” в прошлом: 1774 год. Тогда Российская империя, нанеся поражение туркам, присоединила Северное Причерноморье (теперь это отчасти территория Украины). Эти земли в XVIII веке были названы Новороссией. Применение Путиным этого термина позволяет позабыть о нынешних российском и украинском государствах и завести разговор о старинных правах. Применительно к “Новороссии” агрессором представала Украина, занимавшая и некогда российские (и поэтому навечно российские) земли. Радикальное переосмысление предмета позволило россиянам и наблюдателям позабыть об актуальном: за двадцать два года сосуществования Российской Федерации и Украины Москва ни разу официально не пожаловалась на притеснение русскоязычных украинцев.

Большинство россиян не слышало о Новороссии (в новейшем значении слова) до марта – апреля 2014 года, когда Сурков и Дугин стали распространять это понятие, а Путин сделал его частью государственной политики. Территория Новороссии XVIII века отличается от перечисленных Путиным, а за ним и российскими СМИ, украинских регионов: Автономная республика Крым, а также Донецкая, Луганская, Харьковская, Днепропетровская, Запорожская, Николаевская, Одесская и Херсонская области. При этом исторически понятие имело иной смысл, нежели вложенный Путиным: Екатерина II рассуждала о “Новороссии” во многом так же, как английские колонизаторы говорили о “Новой Англии”, “Новом Южном Уэльсе” и т. д. В империалистическую эпоху “новыми” считались территории, населенные народами, отличными от колонизаторов. “Новый” означало, что определенный регион не всегда принадлежал империи – и не всегда будет ей принадлежать: англичане уже не распоряжаются Новой Англией и Новым Южным Уэльсом, а Новороссия уже не часть Российской империи.

Украина в 2014 г.

Когда в марте 2014 года Сурков и Глазьев попытались организовать на юго-востоке Украины вооруженные мятежи, на телеэкранах появились карты “Новороссии”: захват этой территории отрезал бы Украину от черноморских портов и сухопутным путем позволил соединить уже занятый Крым с территорией Российской Федерации.

В марте в граничащих с Украиной Белгородской и Ростовской областях стали сосредотачиваться части российской армии. Замысел (сообразующийся с февральскими планами Москвы) был таков: организация вооруженного захвата зданий областных администраций еще в восьми областях Украины, что дало бы сепаратистам возможность объявить об их отделении и тем самым развалить страну изнутри.

Весной 2014 года российские политтехнологи вернулись на Украину. После Крыма Москва поставила другую задачу: гораздо шире понимаемое владычество над юго-востоком Украины. Ответственным за политические образования, которые собралась субсидировать Россия, сделали Александра Бородая. Он объяснил, что на Украине “мы боремся за глобальную русскую идею”. Игорь Гиркин (приятель Бородая, которому поручили возглавить военную операцию на юго-востоке Украины) в апреле 2014 года появился в Славянске. Официальная Москва отрицала, что имеет отношение к Бородаю и Гиркину, а также что эти двое вообще находятся на Украине. Подчиненным Гиркина из ГРУ наскучило это опровергать. 17 апреля устроившие полевой штаб в Славянске российские военнослужащие раздраженно заявили местным жителям, которые поверили российской пропаганде: “Мы спецназ ГРУ!”