Мартин Ли - Фашизм: реинкарнация. От генералов Гитлера до современных неонацистов и правых экстремистов

Турецкая община долго молчала и сдерживала свои обиды. После убийства в Золингене, вызвавшего волну ярости как в стране, так и на международном уровне, она наконец взорвалась. Четыре вечера подряд турецкая молодёжь выходила на улицы в ряде германских городов. С криками «Нацистов долой!» люди перекрывали дороги, били витрины и разбегались от размахивавшей дубинками полиции. Министр иностранных дел Клаус Кинкель призвал всех турок, проживающих в стране, демонстрировать сдержанность. «Мы обращаемся ко всем туркам, проживающим в Германии, с просьбой не проявлять избыточной реакции, а использовать для выражения своего недовольства демократические способы», — заявил он [746].

Предложенное Кинкелем «использование демократических способов» стало очередным оскорблением для людей, и без того подвергавшихся многочисленным унижениям. В силу расистского характера немецких законов о натурализации туркам–налогоплательщикам было практически невозможно получить гражданство — право на него определялось исключительно по принципу крови. Это означало, что живущие в Германии турки второго или третьего поколения, свободно говорившие по–немецки и посещавшие немецкие школы, не имели права голосовать и реализовывать другие демократические права. В то же время родившийся и выросший в российском Поволжье, но имеющий возможность доказать наличие у себя немецких предков (достаточно было нацистского партбилета отца или деда), имел полное право стать гражданином Боннской республики.

Президент Рихард фон Вайцзеккер, выступая на похоронах турок, погибших в Золингене, затронул этот больной вопрос. Занимавший в немецкой политике во многом церемониальный пост фон Вайцзеккер стал своего рода олицетворением голоса разума. Он стоял на трибуне перед четырьмя гробами, покрытыми турецкими флагами. Два из них, где лежали тела девятилетней Гюли Генч и её четырехлетней сестры Самии, были в ширину не больше обувной коробки. Обращаясь не только к скорбящим туркам, но и ко всей Германии, седовласый президент заявил, что волна террористических актов «не была цепью отдельных зверств, но стала результатом климата, созданного ультраправыми». «Не будет ли честнее и гуманнее, — спросил он, — называть их “германскими гражданами турецкого происхождения”? Они живут по немецким законам, однако не в состоянии, в отличие от других граждан, влиять на эту жизнь. Должна ли подобная ситуация сохраняться вечно?» [747]

Канцлер Коль, который никак не реагировал на призывы предоставить немецкое гражданство туркам, долгое время проживавшим в Германии, предпочёл не посещать траурную службу в Золингене. Вместо этого его аппарат выступил с формальным осуждением насилия в отношении иностранцев и предостерёг турок и прочих не германцев от ответных, в том числе незаконных, мер. Сочтя случившееся в Золингене сферой компетенции полиции, а не политиков, помощники Коля спешно возложили вину на местных поджигателей, по их мнению, явно не имевших никакого отношения к организованным неонацистам. Шестнадцатилетний бритоголовый Кристиан Риха, по утверждению генерального прокурора Александра фон Шталя, действовал в одиночку.

Кроме Рихи, были арестованы ещё трое правых экстремистов. И фон Шталь продолжал плести паутину лжи и полуправды в попытке скрыть связи подозреваемых с неонацистскими группами. Однако парламентское расследование вскоре подтвердило, что Риха и его сообщники часто посещали золингенскую школу боевых искусств, которой руководил Бернд Шмитт (Bernd Schmitt) по прозвищу Каратист. Спортивный клуб «Хак Пао» служил местом встреч и центром подготовки почти для 200 местных неонацистских боевиков. Трое молодых людей, обвинённых в поджоге в Золингене, «учились» в школе Шмитта, где наряду с техникой рукопашного боя обучали и нацистской идеологии [748].

Шмитт был не последним лицом в неонацистском подполье объединённой Германии. У него были хорошие связи с несколькими неонацистскими группами, своими знакомыми он называл Белу Эвальда Альтханса и других руководителей ультраправых. Школа боевых искусств Шмитта поставляла охранников для встреч, на которых выступали, в частности, такие визитёры, как Эрнст Цундел, благодетель Альтханса из Торонто. Шмитт также поддерживал связи с немногочисленными ветеранами Третьего рейха, включая генерал–майора Отто Эрнста Ремера, являвшегося «ассоциированным членом» спортивного клуба «Хак Пао» [749].

К моменту событий в Золингене Шмитту стукнуло 50 лет. У него на счёту было 17 уголовных судимостей (некоторые — за нападения с особой жестокостью), а его неровная карьера неонациста длилась с конца 1960‑х годов. В попытке избежать тюрьмы Шмитт начал снабжать информацией о происходящем в неонацистских кругах Ведомство по охране Конституции (западногерманский аналог ФБР). Одним из его многочисленных заданий было держать своих хозяев из секретной службы в курсе всего, что планировалось в Золингене «коричневыми». В течение многих лет он занимался разведкой и для самих неонацистов, поскольку у них и спецслужбы были общие враги — левые радикалы. Шмитт снимал антифашистские демонстрации и распространял фото левых активистов, переданные ему людьми из секретной службы.

Статус Шмитта как платного осведомителя был подтверждён в ходе судебного заседания об убийствах в Золингене. Однако этот факт породил больше вопросов, чем ответов. Знал ли он о неизбежности нападения? Какова его вина в подстрекательстве к завершившемуся убийством нападению? Свидетели подтверждали, что Шмитт наставлял своих учеников: «Мы должны оторвать головы этим иностранцам». Разоблачение Шмитта как осведомителя разворошило целое змеиное гнездо. Немецкие власти попытались смягчить проблему, ограничив его в показаниях в ходе разбирательства событий в Золингене. В результате сведения о неонацистах, обвинявшихся в совершении поджога, так и остались нераскрытыми [750].

Разоблачение Шмитта как тайного агента, по крайней мере, подтвердило, что германским спецслужбам удалось не только проникнуть в ряды правых экстремистов и отследить их деятельность, но и оказать помощь в создании, поддержке и направлении расистских групп, в то время как резко возросло число нападений на иностранцев. Это, в свою очередь, добавило убедительности предположениям о том, что отдельные немецкие официальные лица косвенным образом санкционировали это насилие, полагая, что его можно безопасно использовать в политических целях для проталкивания отмены закона о предоставлении убежища.

Тёмная история Шмитта сильно напоминает отношения, установившиеся между специальными службами США и Ку–клукс–кланом (ККК). Эти сложные и грязные связи использовались в качестве тайного инструмента для выслеживания и нанесения ударов по защитникам гражданских прав на Юге в 1960‑е годы. Военная разведка использовала Ку–клукс–клан, чтобы следить за Мартином Лютером Кингом. В свою очередь, ФБР и агенты полиции проникали в ячейки Ку–клукс–клана, занимавшиеся убийством активистов–правозащитников, поджигавшие дома и церкви афроамериканцев. В некоторых случаях спецслужбы даже организовывали эти ячейки. (В то время ФБР располагало сетью из почти двух тысяч информаторов, работавших в Ку–клукс–клане и других американских группах белых расистов, что составляло приблизительно 20% от их общего числа.) Гари Томас Роу, страстный сторонник ККК, находившийся на содержании у ФБР, застрелил негра, однако по настоянию Бюро скрыл свою роль в преступлении, чтобы не быть разоблачённым. Выступая на съезде Ку–клукс–клана, другой агент ФБР заявил: «Мы восстановим права белых, даже если для этого нам придётся перебить всех черномазых» [751].