Мартин Ли - Фашизм: реинкарнация. От генералов Гитлера до современных неонацистов и правых экстремистов

В течение года Сталин ещё дважды выдвигал это предложение, и оба раза Аденауэр и Макклой отклоняли его под предлогом, что речь идёт о пропагандистском трюке — посеять раздор в западном союзе. В то же время в частных беседах озабоченные сотрудники Государственного департамента признавали, что советская нота «является продуктом продуманной политики, а никак не пропагандистским шагом». Одним жестом разыгранный русскими гамбит привёл бы к тому, что вся ответственность за разделение Германии была бы возложена на Соединённые Штаты. Разработчики американской политики внезапно осознали, что их загнали в угол. Они попытались найти выход, утверждая, что только избранное демократическим путём правительство Германии может принять решение о том, объединяться ли ему с какой–нибудь из сверхдержав. Опасаясь, что нейтралитет Германии «в большей степени отвечает советским, нежели американским планам… и легко подвержен манипулированию с Востока», Государственный департамент отказался удовлетворить требования русских по этому вопросу. Недоверие американцев к Германии было слишком велико, чтобы пойти на подобную сделку. Шанс положить конец «холодной войне» был упущен [180].

Возрождение нейтралистских рассуждений, вызванное советской нотой, было просто кладом для генерал–майора Отто–Эрнста Ремера и его Социалистической имперской партии. Они рассматривали предложение русских как основу для настоящих переговоров и поносили Аденауэра за его упорную непримиримость. Социалистическая имперская партия оказалась в хорошей компании, так как противодействие американским планам по перевооружению Германии объединило весь спектр политических партий страны — от искренних пацифистов, уставших от войны, до социал- демократов, коммунистов и радикальных нацистов. Безумная смесь групп и фракций, составлявшая нейтралистское движение, порой приводила к очень странным политическим союзам. Так, например, Социалистическая имперская партия начала действовать совместно с Коммунистической партией Германии (Kommunistische Partei Deutschlands, KPD).

В мае 1951 года председатель SRP Фриц Дорлс (Fritz Dorls) встретился с лидерами KPD в попытке укрепить сотрудничество, направленное против Аденауэра. Обе партии выступали против интервенции США в Корее. Однако KPD, послушный инструмент советской внешней политики, не оказывала особого влияния на политику Западной Германии. SRP, напротив, была активно развивающейся структурой, популярной в широких массах и использующей нейтрализм в целях, отличных от целей коммунистов. Ремер и его коллеги поддерживали стратегические отношения с Советским Союзом. Они надеялись достичь объединения фатерланда, в будущем вооружённого до зубов и использующего своё выгодное географическое положение между Востоком и Западом для выхода на доминирующие позиции в Европе. «Единственная угроза нашим планам, — говорил Дорлс, — это взаимопонимание между США и Россией. Если подобное случится, то мы, конечно, проиграем. Но такого просто не может быть» [181].

Дорлс и другие деятели Социалистической имперской партии иногда пересекали границу между двумя сверхдержавами для тайных встреч с представителями восточногерманского «Национального фронта». Он был создан Советами в качестве своего рода половой тряпки, которая впитала бы в себя бывших нацистов, армейских офицеров и прочих лиц, замаранных сотрудничеством с гитлеровским режимом. Находившийся под пристальным наблюдением коммунистов, «Национальный фронт» был одним из нескольких националистических формирований, возникших в советской оккупационной зоне после внезапного объявления русскими в 1948 году об окончании процесса денацификации [182].

Не вызывает никаких сомнений, что Советский Союз, понёсший в годы Второй мировой войны наибольшие потери в ходе боевых действий, а также в лагерях для военнопленных и концентрационных лагерях, более тщательно, чем его западные союзники, ограждал государственные структуры от ветеранов Третьего рейха и активнее привлекал к суду нацистских военных преступников. Своих постов лишилось свыше полумиллиона бывших членов нацистской партии, а 13 тысяч военных преступников было осуждено к отбыванию длительных сроков наказания в восточногерманских тюрьмах. Однако по мере расширения «холодной войны» и первых шагов Соединённых Штатов по перевооружению Германии советская политика изменялась [183].

Вскоре Восточная Германия вступила на новый «националистический путь», а бывшие гитлеровцы, «искупившие вину честным трудом», вернулись обратно в общество. Практикуя переход в коммунистический лагерь, бывшие нацисты получили возможность немедленной реабилитации. Многие люди с тёмным прошлым вступили в ряды восточногерманской полиции и службы госбезопасности Штази (Staatssicherheitsdienst). Хотя и меньший по масштабам, чем в Западной Германии, возврат во власть многочисленных ветеранов гестапо, SS и вермахта заставил аналитика Госдепартамента заметить: «СССР решил пойти на риск, смирившись с бывшими нацистами в ожидании, что их можно будет использовать в прокоммунистической или, по крайней мере, полицейской и военизированной деятельности. Это может стать ящиком Пандоры и создать непредвиденные последствия для тщательно составленных советских планов». О том, что «ящик Пандоры» в Бонне уже готов, речи не шло [184].

Представители Социалистической имперской партии общались не только с бывшими нацистами, но и напрямую с русскими властями Восточной Германии. «Я посылал туда своих людей, — признавался Ремер многие годы спустя. — Всех их принимали в советской штаб–квартире в Панкове». В то время руководители SRP не склонны были афишировать эти связи. Обе стороны отбросили идеологические противоречия в интересах тактических соображений. Видимо, советская разведка считала неонацистскую SRP более оправданным финансовым вложением, нежели неэффективную Коммунистическую партию Германии. С другой стороны, нуждавшаяся в средствах SRP была готова «танцевать» с русскими. «Это один из забавных моментов немецкой послевоенной истории, — объяснял один из близких соратников Ремера. — В начале 1950‑х годов Социалистическая имперская партия финансировалась Россией, а Коммунистическая партия Германии — нет» [185].

В Государственном департаменте подозревали, что Социалистическая имперская партия имеет какие–то тайные сношения с Советами. «Это первая значительная партия, демонстрирующая осязаемые признаки заигрывания с коммунистами», — предупреждал один из сотрудников Госдепартамента в декабре 1950 года. Через несколько месяцев другой документ Госдепартамента утверждал: «У SRP сложилась репутация организации, связанной с Востоком». Эти подозрения нашли своё подтверждение после того, как некоторые местные деятели SRP покинули партию, узнав о её связях с советским блоком. Работавший в Берлине сотрудник Госдепартамента пришёл к выводу: «Социалистическая имперская партия, несмотря на приверженность правому радикализму, получает помощь от властей Восточной Германии. В обмен на это они придерживаются линии коммунистов по таким вопросам, как нейтралитет. Предполагается, что коммунисты также используют потенциал SRP в качестве элемента дестабилизации Западного Берлина» [186].