Мартин Ли - Фашизм: реинкарнация. От генералов Гитлера до современных неонацистов и правых экстремистов

Пруссия, ядро германского национального государства, постоянно смотрела на Восток. Это было многолетней традицией Генерального штаба, рассматривавшего Россию в качестве естественного союзника со времён вступления на трон Фридриха Великого в середине XVIII века. Несколько свадеб среди членов царствующих домов объединили прусскую монархию и Российскую империю. Важность этого геополитического союза была вновь подчёркнута в начале 1800‑х годов, когда царская армия помогла Пруссии разгромить Наполеона. Богатая ресурсами Россия нуждалась в германских промышленных товарах, а Германия жаждала русского сырья. Две страны вели между собой оживлённую торговлю со времён Бисмарка и до начала Первой мировой войны.

Униженная и озлобленная результатами Версальского договора Германия пошла на секретную сделку с осаждённой Советской Россией, также отвергнутой победоносными западными державами. В попытке обойти предусмотренные Версальским договором ограничения на развитие вооружённых сил возглавляемый прусскими офицерами рейхсвер (название германской армии) с первых лет после русской революции начал сотрудничать с ещё не оперившейся Красной армией. Консервативная прусская военная элита постоянно подчёркивала, что, невзирая на идеологические различия, национальные интересы Германии и России во многом совпадают. К взаимной выгоде обеих государств партнёрство Германии и России было закреплено заключённым в апреле 1922 года договором в Рапалло [194].

В дни заключения договора в Рапалло укрепление связей с Россией встретило поддержку представителей всего политического спектра постверсальской Германии, включая и некоторых радикальных националистов, которые стали рассматривать себя как «правые большевики» или «национал–боль- шевики». Опасаясь, что германский дух будет развращён американизацией, эти идейные диссиденты считали парламентскую демократию чужеродным изобретением, которому следует сопротивляться любой ценой. Это было очевидным для писателя Д. Г. Лоуренса, посетившего Германию в 1924 году. «Германский дух вновь склоняется на Восток, к России», — отметил он [195].

В критическое десятилетие накануне прихода к власти Гитлера в Германию проникло несколько разновидностей фашизма ненацистского толка. Воспитанные в глубоко укоренившейся культуре отчаяния Освальд Шпенглер, Артур Мёллер ван ден Брук, Эрнст Юнгер и другие популярные критики, ассоциировавшиеся с идеями так называемой Консервативной революции, оплакивали распад традиционного общества и утрату народных корней. Настаивая на замене Веймарской республики диктатурой, эти погружённые в задумчивость пророки, по словам историка Фрица Штерна, «нападали, порой остро и справедливо, на недостатки германской культуры и германского духа». Они помогли создать тот интеллектуальный и психологический климат, который подготовил основу для движения нацистов, «собравшего воедино миллионы недовольных, о существовании которых так долго говорили консервативные революционеры и с целью облегчения участи которых были разработаны столь опасные и неопределённые идеи» [196].

Многие ведущие мыслители Консервативной революции одобряли геополитический союз с большевистской Россией. Эту страсть разделял и Йозеф Геббельс — молодой политический подстрекатель, ставший лидером ориентированного на Восток крыла нацистской партии. Геббельс хвалил Советский Союз, называя его «союзником, данным самой природой, чтобы противостоять дьявольским искушениям и коррупции, надвигающимся с Запада». Однако договор о ненападении, заключённый Гитлером и Сталиным в августе 1939 года и с энтузиазмом встреченный в кругах прусских офицеров, на деле оказался лишь временной передышкой [197].

Несмотря на предупреждения своих военных советников, Гитлер ввязался в войну на два фронта. По иронии судьбы значительная часть оружия, сравнявшего с землёй советские города в годы Второй мировой войны, была произведена на советских фабриках в рамках договора, заключённого в Рапалло. Сталинградская катастрофа лишний раз напомнила многим ветеранам Третьего рейха справедливость указания Бисмарка на то, что Германия не должна позволять своим интересам конфликтовать с интересами России. Такой же точки зрения, вне всякого сомнения, придерживались генерал–майор Отто–Эрнст Ремер и руководители Социалистической имперской партии.

Вспоминая о Рапалло, до сих пор остающемся примечательным символом и лозунгом в германо–российской дипломатии, Ремер подчёркивал, что национальные интересы Германии требуют договора с Востоком, на этот раз на основе советских предложений от марта 1952 года. Парадоксально, но жёсткая просоветская позиция Ремера могла сыграть на руку тем немецким националистам, которые склонялись в пользу сотрудничества с Западом, пока им удавалось получать от Соединённых Штатов политические уступки.

Одновременно с тем, как угроза нового Рапалло бросала тень на американские планы по ремилитаризации Германии, Аденауэр осуществлял нажим на Верховного комиссара Макклоя с целью достичь дополнительных компромиссов в ходе обсуждения всеобъемлющего договора, который должен был гарантировать независимость Федеративной Республики. «Время работает на нас, — заявил канцлер группе своих ближайших сподвижников в Бонне. — Требование американцев создать немецкую армию рано или поздно заставит западные державы уступить нашим требованиям» [198].

Макклой патологически боялся, что Западная Германия выйдет на нейтральную орбиту, если он отклонит просьбы Аденауэра. Поэтому он сдался практически по всем пунктам. Так называемый «Общий договор» был подписан в мае 1952 года. В нем предусматривались полномочия Бонна в области внутренней и внешней политики. Со своей стороны, Аденауэр согласился усилить силы обороны Европы 12 дивизиями. Суверенитет Западной Германии, до некоторой степени ограниченный старыми привилегиями союзных держав и новыми обязательствами перед НАТО, вступил в силу тремя годами позже.

Пользуясь вновь обретённой свободой, Бонн вскоре принял закон, позволяющий бывшим членам SS вступать в армию Западной Германии в звании, какое было у них в годы Второй мировой войны. Глава Общества взаимопомощи (HIAG) Курт Мейер (по прозвищу Танк, Kurt «Panzer» Meyer) с энтузиазмом встретил позднее признание. «Да, друзья, — заявил он на встрече ветеранов SS, — эта Федеративная Республика — действительно наше государство». Бундесвер, как была названа новая армия, возглавлялся во многом теми же генералами, которые сделали свою карьеру в гитлеровском вермахте. Ветераны войны и бывшие нацисты получили щедрые государственные пенсии, а промышленники (включая делового партнёра Скорцени Вилли Мессершмитта) — щедрые контракты на производство оружия для НАТО и западногерманских военных. Само существование в ФРГ оружейной промышленности было тщательно охраняемой тайной на протяжении всех 1950‑х и 1960‑х годов [199].