Уильям Дэвис - Нервные государства

Хотя мы не знаем точно, насколько эффективны эти манипулятивные методики, ясно, что они преображают ход политических кампаний. Массовая демократия в эпоху широковещательных СМИ включала в себя обращения к грандиозным массам населения (хотя и направленные в первую очередь на решающих избирателей в решающих штатах). Это понемногу замещалось посланиями к узким кругам населения, подобранным с огромной точностью, невидимой для всех остальных. Страх состоит в том, что с куда более отточенными эмоциональной проницательностью и демографическим отбором станет возможным сформировать такой эмоциональный триггер лично для каждого, чтобы заставить или изменить свой голос, или вообще не пойти голосовать. Facebook является средой, которая больше прочих обслуживает и нормализует политику «собачьего свистка», в рамках которой контент может быть специально подобран для мобилизации отдельных получателей, минуя СМИ.

Опасность, что кроется в современных обществах, состоит в том, что технологии можно неожиданно перенацелить на насилие. Гражданские институты, поколениями воспринимавшиеся как должное, внезапно окажутся уязвимыми к атаке после того, как лишь один элемент головоломки встанет не на то место. Растущая сложность технологий увеличивает возможности слабых в части организаций агрессивных и разрушительных вмешательств независимо от того, будут их потом называть «взломами», «терроризмом» или «кибервойной». Цифровизация повседневной жизни создает впечатление новых возможностей для насилия, на самом деле лишь немного усиливая кого-либо другого, кроме технологических гигантов, что владеют новой инфраструктурой и контролируют ее. Это выливается не столько в физические столкновения, сколько в повышенное нервное напряжение.

Сеть Интернет оказалась отличным орудием саботажа. Она обеспечивает нас инструментами, позволяющими атаковать друг друга словесно и эмоционально, и помогает политическим нарушителям ломать статус-кво. Многие традиционные отрасли оказываются из-за нее не у дел либо в полной зависимости от инфраструктуры, предоставляемой компаниями вроде Amazon и Facebook. Не имея права голоса в принятии решений о направлениях деятельности или управлении этими инфраструктурами, пользователям остается только по мере возможности злоупотреблять ими, а не улучшать и защищать. Это контрастирует с эпохой Просвещения XVIII века, где протагонисты интеллектуальной и политической сферы общественной жизни всегда были отчасти заинтересованы в защите ее институтов, таких как свобода печати и научные дебаты.

Сеть Интернет предлагает нам вместо общества набор игр в войну для развлечения, дружбы, удобства или чтобы спустить эмоциональный пар. Вызывает беспокойство наличие в списке игр демократии, а некоторые «игроки» имеют возможность приобрести более мощное оружие, чем все мы. Грань между политикой и насилием размывается по мере того, как целью дискуссий становится причинить эмоциональные страдания и расшатать согласие. Нередко бывает увлекательно наблюдать, как «элиты» оказываются повержены потому, что они недооценили сочетание возмущения бессильных и насилия со стороны новых вычислительных инструментов в действии. Но деление между «миром» и «войной», которое было центральной опорой политической философии Гоббса, при этом становится слабее.

Мы регулярно слышим о том, что элиты и эксперты утратили доверие народа. Но за этим расплывчатым утверждением теряются кое-какие изменения в том, как это доверие оказывается. По всему миру под наибольшей угрозой находится репутация организаций, чья профессиональная обязанность быть представителем общества: в первую очередь это СМИ и выборные органы [206] Pew (2017), “Globally, broad support for representative and direct democracy”; 2018 Edelman Trust Barometer. . Соединение правительственной и технократической власти вызывает подозрения, особенно там, где полномочия охватывают сразу ряд больших и непохожих друг на друга групп населения, как в США или Евросоюзе. Подобного рода недоверие особенно сильно проявляется в экономически стесненных регионах, иногда вплоть до неприятия представительной демократии в целом.

Рассмотрим теперь несколько областей, где эти тенденции не выражены. Люди продолжают демонстрировать глубокое доверие военным, докторам и медсестрам, значительно превосходящее подобные чувства к другим экспертам или чиновникам. Сторонники популистских партий также в большей степени, чем остальное население, склонны высказываться за альтернативы представительной демократии. К примеру, в Испании 88 % тех, кто поддерживает левую партию «Подемос», предпочитают более широкое использование прямой демократии, т. е. плебисциты. Примерно 42 % сторонников Сильвио Берлускони и Партии независимости Соединенного Королевства склоняются в сторону некой формы автократии, где сильный лидер принимает решения без вмешательства парламента или судебной системы [207] Pew (2017). .

Хотя эти мнения происходят из разных концов политического спектра, тем не менее есть закономерность. В отличие от элит, чья работа с виду сводится к одним только словам, те, в чьи обязанности входят наши спасение и защита , все еще пользуются значительным уважением, в особенности когда дело касается человеческого тела, не важно, в больнице или в бою. По мере того как вера в народных избранников слабеет, симпатия к этим героическим персонажам может даже расти. В масштабах Европы было проведено исследование, показавшее, что из-за безработицы люди начинают доверять парламенту меньше, а полиции – больше [208] Y. Algan et al. (2017). . Проблемы испытывают те элиты, чья история началась в XVII веке: журналисты, эксперты, чиновники. Именно в их задачи изначально входило создавать описания, карты, статистические модели окружающего мира, которые все остальные члены общества должны были принимать, исходя из незамутненности этой информации личными чувствами и предубеждениями. Социальные сети внесли свой вклад в продолжающийся сегодня упадок доверия к экспертам, но это не единственная причина.

Данный разрыв кое-что говорит о роли скорости в нашей политике. Определение фактов и государственное управление могут проявлять себя медленным и неблагодарным занятием. Зачастую кажется, что занятые в этой сфере люди глухи и черствы по отношению к серьезности актуальных человеческих нужд и чувств. Популизм обращается к потребности в моментальных изменениях, происходящих почти с военной оперативностью, ломающих ограничения здравого смысла и необходимости в сборе свидетельств. Провалы технократической политики серьезны и реальны, но опасность в том, что именно ими злоупотребляют политические движения, в которых прежде всего ценится быстрота действий, а не достоверность информации или демократическое согласие, неизбежно требующие времени. Сходство между технологическими гигантами Кремниевой долины и фашизмом состоит в их обоюдном стремлении решать проблемы немедленно, не утруждаясь обсуждением последних. Именно такой менталитет набирает популярность в наши дни.