И. Мельникова - Актуальные вопросы политической науки и практики

С другой стороны, при всей разработанности научного аппарата, позитивизм оказался неспособен охватить и раскрыть политические феномены и процессы во всей их полноте и многообразии. Поскольку позитивизм признает единственно верными лишь те факты, которые либо экспериментально подтверждены, либо получены с помощью формально-логических или математически-формализованных методов и естественных, и точных наук. Научными признаются выводы ценностного, мировоззренческого, идеологического характера. Рассматривая государство и политические институты с точки зрения их функциональной эффективности и рациональной организации управления, представители позитивизма отводят науке самодовлеющую роль в решении важнейших социально-экономических проблем, игнорируя при этом общекультурные (чисто гуманитарные основания).

Так, показателем ослабления влияния позитивизма в политической науке стала наметившаяся уже в 50-е гг. тенденция к возрастанию внимания исследователей к политической теории и философской рефлексии. Вопреки широко распространенному мнению об упадке политико-философской рефлексии, в 50-е и 60-е гг. было опубликовано достаточно много трудов по политической философии [22]. Приведем полностью высказывание К. С. Гаджиева: «…в течение последнего поколения, – писал известный ученый, историк мысли, Квентин Скиннер, – утопические социальные философии снова не только практикуются, но и проповедуются. Марксизм возродился и процветает в почти невероятно разнообразных формах. С работами Ж. Лакана и его последователей психоанализ приобрел новую теоретическую ориентацию. Ю. Хабермас и другие члены франкфуртской школы продолжают рефлексировать на параллелях между теориями Маркса и Фрейда. Женское движение добавило всю гамму ранее игнорировавшихся идей и аргументов. Среди всей этой суматохи эмпирические и позитивистские цитадели англоязычной социальной философии оказались в опасности и подрывались следовавшими друг за другом волнами орд герменевтиков, структуралистов, постэмпириков, деконструктуралистов и т. д.». Подтверждая правоту слов Скиннера, уже на рубеже 50–60-х гг., несмотря на широкую популярность концепции о «конце идеологии», появились работы по политической философии, истории политических учений [22]. Оказалось на поверку, что слухи о конце идеологий в современном мире изрядно преувеличены. Таким образом, «никто сегодня больше не отрицает того, что идеология жива. С середины 1960-х, равно как и сегодня, стало очевидным, что идеологическая борьба не закончилась и что она и не должна была закончиться. Более того, практика показывает, что все попытки умертвить политические идеи, объединив их под одной шапкой, всякий раз терпят неудачу. Они не приносят авторам ничего, кроме сомнительной популярности. Так, еще один профессиональный плакальщик, “певец конца” (Фукуяма), но на этот раз истории, также ошибся в своих преждевременных похоронах, провозгласив, что гомогенное либеральное государство стало единственной формой существования людей. Что ж, в итоге ему пришлось признать ошибочность своих утверждений» [21, c. 57].

Итак, в 50-е годы кризис сциентистского мировоззрения приводит:

1. с одной стороны, к возрождению интереса к философским аспектам политики;

2. с другой стороны – к попытке пересмотра научной методологии познания на основе сочетания тенденций, идущих как от науки, так и от философии.

Таким образом, в послевоенный период мы наблюдаем поворот интереса к политической философии и становление целого сегмента научного знания, но уже на новом витке.

Как отмечает Э. Сексонхаус, «в прошлое уходят позитивизм и требования верификации как единственной философской установки в социальных науках при возрождении нормативного дискурса в обществе, обеспокоенном опасностями, которые таит в себе необузданное развитие науки… Политические ученые в целом, и политические теоретики в особенности, не намерены больше некритически придерживаться обязательного различения факта и ценности, господствующего в социальных науках нескольких поколений…» [19, c. 215]. В этой связи пересмотру подверглись вопросы статуса философии политики и философа в политике (обществе), соотношения качественной и количественной методологий, роли политического знания в политике, соотношения политической науки и философской рефлексии над ее основаниями. Как результат, философия и наука открываются перед миром политическим, они становятся чуткими к его потребностям, включаются в то, что можно обозначить либо как процесс коммуникации, либо как процесс дискурсивных практик [19, c. 216].

Кроме того, помимо кризиса позитивизма имелись и другие культурно-исторические причины возникновения (возрождения на новом витке) политической философии. Л. В. Сморгунов выделяет три базовые причины, которые выступают в качестве взаимосвязанных, а именно:

1. резкий рост уровня политической и идеологической борьбы, обусловленный такими факторами, как война во Вьетнаме, движение за гражданские права в США, распад послевоенного консенсуса.

2. контркультурное движение 60-х годов

3. новые морально-политические потребности в условиях кризиса либеральной идеологии (идей рациональности, универсализма, прогресса). Бывшие на периферии проблемы справедливости, свободы, долга, прав человека и т. д. вновь начинают разрабатываться и получают широкое признание [19, с. 217]. «Политические философы, работавшие в 50–60-е годы, прошли через ужасы второй, а некоторые и первой мировых войн, эпоху господства фашистского, нацистского и коммунистического тоталитаризма и концентрационных лагерей – и были глубоко обеспокоены жестокими и бесчеловечными тенденциями, скрытыми в европейской цивилизации. При этом, несмотря на резко отрицательное отношение к современному коммунизму, большая часть политических философов этого периода критически рассматривали и либеральную демократию. Даже те из них, кто не разделял марксистских взглядов и в целом стоял на либерально-демократических позициях, были обеспокоены асоциальным подходом либерализма к личности, неисторичным взглядом на рациональность, чрезмерной заботой о материальном благополучии, моральным субъективизмом, полной интеграцией с капитализмом и инструменталистским подходом к политике. Критически они подходили и к демократии, озабоченные той легкостью, с которой фашистам и нацистам удалось мобилизовать народные массы. Политические философы того времени высоко ценили свободное общество, однако не без оснований отказывались отождествлять его с либеральной демократией. Чтобы сознательно дистанцироваться от последней, они называли то общество, к установлению которого стремились, “свободным”, “открытым”, “либертарным”, “гражданским”, “политическим или политически организованным”, “управляемым на основе обсуждения”» [9, с. 481].