И. Мельникова - Актуальные вопросы политической науки и практики

«В политическом познании соотношение науки и философии традиционно решалось в ХХ веке на основе оппозиции фактуального и ценностного знания, знания о существующем и о должном. Нейтральность ученого противопоставлялась ангажированности философа, объективность познания выставлялась против субъективного мнения, рациональность против вкуса. Попытка построить политическую науку, которая бы характеризовалась всеми атрибутами научного знания, рассматривалась как цель и способ институционализации новой профессиональной отрасли познания. Наиболее отчетливо это проявилось в американской политической науке, которая во второй половине нашего столетия стала рассматриваться в качестве парадигмальной (образцовой) и в европейском политическом познании. Чарльз Мерриам – классик американской политической науки – в 1923 г., констатировав упадок априорных размышлений по поводу политики, которые были характерны для предыдущих столетий, говорил о возможности создания точной науки о политике, которая базировалась бы на систематическом наблюдении и строгом анализе: “Никогда не создавалось больших возможностей, чем теперь, для точного и научного познания процессов политического управления; и никогда не было большего стремления ученых к развитию объективных и аналитических методов наблюдения за этими процессами и для детального понимания природы законов, которые управляют ими и должны направлять их адаптацию и реконструкцию”» [19, с. 214]. Далее Л. В. Сморгунов указывает на то, что 40–60-е гг. явились периодом доминирования в политическом познании различных позитивистских методологий, прежде всего бихевиоризма, подчеркивая, что данный период «характеризовался стойким убеждением в возможности создания ценностно-нейтрального политического знания, основанного на принципах объективности, истинности, эмпиризма, верификации и фальсификации, строгости, обоснованности, всеобщности. Политическая философия трактовалась как знание ценностное и нормативное и была оттеснена на периферию. Политическая философия, как считали политические ученые, привносила в исследование субъективные ориентации философа, ориентировала познание на то, чтобы говорить “о должном”, а не “о фактичном”. Вместе с тем, отношение к политической философии в самой философии было так же скептическим. Оно определялось, прежде всего, господствующим представлением, идущим от аналитического направления, согласно которому философ не должен высказывать оценочных суждений. Его задача – не оценочные суждения, а установление значения понятий, аналитических истин, касающихся логических отношений между понятиями нашего языка. Что же касается оценочных (синтетических) суждений о добре, зле, справедливости, свободе и т. д., то о них нельзя сказать истинные они или ложные. Научная философия занимается анализом моральных и политических суждений, но сама их не высказывает. Это – дело идеологов. Эти два обстоятельства – в политической науке и в философии – были внутренне взаимосвязаны; они характеризовали одну и ту же тенденцию – господство сциентистского менталитета. Обе тенденции характеризовались отрывом политической науки и философии от политической действительности, замыканием их на внутренних проблемах познания, которое чем дальше, тем больше ориентировалось на свои собственные интересы» [19, с. 215].

Исторически возникновение позитивизма было своеобразной реакцией на неспособность спекулятивной (умозрительной) философии решить философские проблемы, выдвигавшиеся развитием наук. Впадая в другую крайность, позитивисты вовсе отвергли теоретическую спекуляцию, умозрение как средство получения знаний, а затем и философию как таковую. Проблемы, понятия и положения прежней философии (о бытии, сущностях, причинах и т. п.), которые в силу их высокой абстрактности не могут быть ни разрешены, ни проверены посредством опыта, позитивизм объявил ложными и лишенными смысла. Отменно на этот счет высказался С. Кьеркегор в свое время: «фантастическое философствование о фантастических сущностях». Не будучи позитивистом, он, тем не менее, именно так охарактеризовал философскую систему Г.-В.-Ф. Гегеля. Сам позитивизм претендовал на звание принципиально новой «неметафизической» («позитивной») философии, построенной по подобию эмпирических наук и являющейся их методологией. По своей сути позитивизм есть эмпиризм, в определенных отношениях доведенный до крайних логических выводов: коль скоро для него всякое знание есть эмпирическое знание в той или иной форме, то никакая спекуляция не может быть знанием. Но сам позитивизм не избежал участи прежней философии, ибо его собственные главные положения (отрицание умозрения, феноменализм и др.) оказались не поддающимися опытной проверке, и, следовательно, – «метафизическими». Так, уже в 30-е годы ХХ столетия в научных кругах начинает оформляться критика позитивизма, но, однако, еще в рамках парадигмы (общей доктрины позитивизма). Так, австрийскому философу и социологу К. Попперу принадлежит высказывание: «Я похоронил позитивизм», тем не менее, сегодня его новаторские идеи вполне «работают» на тот же позитивизм только в модифицированной форме. В работе «Логика и рост научного знания» (опубликованной в 1934 году) Поппер утверждал, что рост научного знания происходит не за счет оправдания имеющихся теорий, а за счёт критики гипотез, которые предлагаются для решения новых проблем.

Итак, сама парадигма позитивизма уже в 30-е гг. начинает опровергаться методологами. Однако пищу для размышлений методологов (таких как Карл Поппер) предоставили еще ранее ученые в различных областях (З. Фрейд, А. Эйнштейн, К. Маркс и прочие ученые, стремившиеся радикально изменить наше представление об окружающем мире и о мире нашего сознания). Так, по причине стремительно меняющейся научной картины мира, к 50–60 годам мы начинаем наблюдать кризис позитивизма и как мировоззрения, и как методологии.

Что касается возрождающейся и оформляющейся политической философии, послевоенного времени, можно сказать, что существовала она в условиях борьбы с позитивизмом, помимо этого было множество внутренних проблем. Современный ученый А. В. Павлов весьма красноречиво охарактеризовал ее положение, обозначив состояние политической философии в обозначенный период в качестве «гражданской войны политической теории» [21, с. 40].

С одной стороны, именно в послевоенный период получили широкое распространение социологический позитивизм и эмпирическая социология, методы и приемы которых стали неотъемлемой частью политической науки. В 1956 году британский историк и социолог Питер Ласлет пытался обосновать мысль о смерти философской рефлексии политики (т. е. о ее необходимости в современных условиях). Он, в частности, утверждал, что развитие логического позитивизма привело к смерти нормативного и оценочного знания о политике (как сегмента, а уж тем более – фундамента академических исследований). Так, в лагере позитивистов (Питер Ласлет, Дэвид Истон, Альфред Коббан и др.) 50–60-х гг. был провозглашен упадок или даже смерть политической философии.