Сергей Митрохин - По колее «Особого пути». Цивилизационный процесс и модернизация в России

Абсолютной ПРАВДОЙ Московии является ее догматическое православие, которое по-гречески звучит как ортодоксия, а хранителем этой высшей и абсолютной ПРАВДЫ выступает Русская православная церковь. Как я уже говорил, для Московской цивилизации характерна более жесткая и радикальная ортодоксальность, чем та, которая имела место в Византии.

Поскольку православие – единственно истинная вера, то после падения Константинополя в 1453 году именно Московия становится духовным центром мира. Говоря словами псковского инока Филофея, Москва – Третий Рим, а четвертому не бывать!

Этот граничащий с нарциссизмом комплекс этнической исключительности или мессианского превосходства является одним из ключевых «генетических кодов» Московской цивилизации. В соответствии с ним русский народ под руководством своего государя должен нести свою правду, а именно свет истинной веры, окружающему миру, а также поддерживать и усиливать его в собственном государстве.

От Московии данный комплекс был унаследован императорской Россией, но даже еще сильнее проявился в Советскую эпоху, когда место православной ортодоксии заняла коммунистическая.

Особенности взаимоотношений религиозной и светской властей являются ключевым фактором, определяющим путь развития любой цивилизации. Сравнение православного мира с западно-христианским с этой точки зрения является исключительно важным.

В Европе в результате григорианской реформы произошло фактическое размежевание церкви и государства, что проложило дорогу к их взаимной независимости, утрате светскими властями религиозной функции и обретению ими новой опоры в виде корпуса рационально выстроенной системы права.

Об этом процессе пишет Роберт Страйер в своей книге «О средневековых корнях современного государства» 15 15 StrayerJ.R. On The Medieval origins of The Modern State.1 970 by Princeton University Press. . В результате конфликта по вопросу инвеституры прежний симбиоз религиозной и светской власти серьезно ослаб. Королевская власть утратила свой религиозный характер. Четко отделив себя от светского правительства, церковь невольно очертила концепцию природы не только собственной, но и светской власти.

Короли, конечно, могли и дальше иметь религиозную харизму, «исцелять» больных и считаться «помазанниками Божьими», но при этом они перестали быть руководителями церкви, так как в этой роли победоносно укрепляется фигура Римского папы и его епископов.

Отныне светские правители в гораздо меньшей мере, чем раньше, занимаются церковными делами и в гораздо большей становятся гарантами и организаторами правовой справедливости. Поскольку они не несут прежней ответственности за религию, постольку главным оправданием их власти оказывается обеспечение правопорядка, основанного на законе и справедливом суде. Постгригорианская церковь настаивала на этом. Короли при своей коронации клялись творить справедливость, аполитические мыслители приравнивали несправедливых королей к тиранам.

Вслед за Страйером важность этого процесса подчеркивает Гарольд Дж. Берман:

«Отчасти в подражание каноническому праву, отчасти отталкиваясь от него, императоры, короли, крупные феодалы, власти больших и маленьких городов создавали собственные своды светского права, собственные профессиональные судебные институты и собственный тип профессиональной юридической литературы» 16 16 Берман Г.Дж. Вера и закон: примирение права и религии. М. 1999,с.58. .

Важнейшим следствием разделения сфер влияния между церковью и государством стало обмирщение (секуляризация) большого числа сегментов общественной жизни, регулирование которых было поставлено на рациональную основу.

Не поддержка религии, а осуществление юстиции делало правителей теперь авторитетными, и было тем орудием, которое позволяло им усиливать господство в своих владениях. На практике это вылилось в интенсивный процесс централизованного судебного строительства, а именно – создание разветвленных систем королевских судов, которое наиболее быстрыми темпами осуществлялось в Англии и Франции.

Ни на Руси, ни впоследствии в России никогда не осуществлялась реформа церкви, а по большому счету и реформа государства, – по крайней мере, в его взаимоотношениях с церковью. Опека церкви (то дружественная, то враждебная) и сакральная «харизма» власти остаются ее важнейшими точками опоры до сего дня. Нерасчлененность церкви и государства выражается в том, что эти две организации до сих пор не могут оставить друг друга в покое, то подавляя одна другую, то бесцеремонно вмешиваясь в дела друг друга. Путинские поправки в Конституцию еще раз показали, что европейский принцип «отделения церкви от государства» в России до сих пор остается пустым звуком.

В отличие от европейских королей, русские князья и цари продолжали нести ответственность за поддержание не отдельно взятого светского государства, а всего божественного порядка, включая такой его базовый принцип, как господство церкви. Таким образом, у них отсутствовали стимулы для переноса основного акцента своего правления на обеспечение земной справедливости – иными словами, на поддержание саморазвивающейся правовой системы. Отсутствовал и инструмент такого обеспечения, которым на Западе было либо само римское право, переработанное и адаптированное к национальным условиям профессиональными юристами, либо трансформированное на основе его принципов обычное право.

Вместо того чтобы становиться блюстителями земной справедливости, русские самодержцы продолжали осваивать роль наместников Божьих на земле и в соответствии с этой миссией обеспечивали верховенство не права и закона, а единственно истинной веры, т. е. ПРАВДЫ.

Истина в русской книжной культуре постулируется как высшая ценность с самого начала существования этой культуры – «Слова о законе и благодати» митрополита Иллариона. В данном произведении истина ставится в один ряд с такой же высшей ценностью, как благодать, и вместе они противопоставляются иудейскому закону 17 17 Слово о законе и благодати митрополита Киевского Илариона // Библиотека литературы Древней Руси.СПб: Наука. Т. 1, с. 28. . Хотя понятие закон здесь не имеет ничего общего с древнерусским правом, тем не менее, это противопоставление выглядит весьма знаменательно.

Дело в том, что в последующей эволюции русского социума и его культуры истина и особенно ее фактический синоним, правда, окончательно утверждаются в значении высших ценностей, а закон и право размещаются на гораздо более низких ступенях ценностной иерархии.