Александр Донгаров - Рапалло – великий перелом – пакт – война: СССР на пути в стратегический тупик. Дипломатические хроники и размышления

В этих условиях мечты о советизации континента пришлось отложить до лучших времен. Лишившийся зубов волк счел за благо для себя вырядиться на время в овечью шкуру. Требовались внешняя безопасность, нормальный товарообмен, кредиты и техническая помощь, а получить их можно было только от правительственных и деловых кругов Запада. На московской политической бирже акции германского партнера по дестабилизации Европы резко упали в цене. Напротив, начиная с 1928 г. Москва приложила немалые усилия, чтобы сблизиться с Парижем, но по разным причинам они оказались тщетными. В результате, как еще в 1931 г. Литвинов писал Кагановичу, «мы […] сейчас танцуем на германской ноге» [10, с. 212]. Однако появившиеся признаки возрождения германской угрозы сделали Париж и Москву более покладистыми, а советско – французский rapprochement [11] Сближение – (фр.) – неизбежным, и осенью 1932 г. был заключен договор о ненападении между двумя странами. Нарком ориентирует советского полпреда в Париже В. С. Довгалевского, что в Москве «взяли твердый курс на сближение с Францией» [58, с. 736]. Этот курс был закреплен вступлением СССР в сентябре 1934 г, в Лигу наций, которая была частью Версальского миропорядка. [12] Международная организация, учрежденная в 1919–1920 гг. в ходе работы Парижской (Версальской) мирной конференции, просуществовала до 1946 г. Официальными целями провозглашались разоружение, предотвращение вооруженных конфликтов, обеспечение коллективной безопасности, мирное урегулирование межгосударственных споров и др.

Представляется также, что в 1933 г. и Москве, и Берлину просто была нужна пауза, чтобы лучше присмотреться к своему экзотическому партнеру и понять, как с ним строить отношения, Впрочем, и период между апрелем 1933 и августом 1939 гг. нельзя назвать «мертвым сезоном» в советско-германских отношениях. Вполне успешно развивается экономическое сотрудничество. 20 марта 1935 г. Гитлер идет на подписание соглашения «Об общих условиях поставок из Германии в СССР». В развитие его 9 апреля заключается межправительственное соглашение, предусматривавшее, в частности, предоставление германского кредита в размере 200 млн. марок на финансирование торговли с СССР в течение пяти ближайших лет. Немцы предлагали увеличить размер кредита до 500 млн. и даже до 1 млрд марок, но по рекомендации НКИД Кремль отказался от этих предложений из-за угрозы попасть в чрезмерную экономическую зависимость от Германии. Что касается советских инициатив политического характера, в частности, настойчиво выдвигавшейся в 1935–1936 гг. идеи подкрепить Договор о нейтралитете 1926 г. договором о ненападении, то они не находили отклика в Берлине. Гитлер не спешил отвечать взаимностью, потому что, преждевременно встав на путь возрождения антизападного рапалльского альянса, он не добился бы тех многочисленных уступок, на которые Лондон и Париж шли в рамках избранного ими курса на умиротворение Германии.

Упорный отказ Германии гарантировать уважение восточноевропейского статус кво спровоцировал у советской внешней политики приступ пацифизма. Из инструментария царской дипломатии достали идею тройственной антигерманской коалиции в составе России, Великобритании и Франции и назвали ее «борьбой за коллективную безопасность в Европе». [13] Впервые идея возрождения франко – русского военно-политического союза была предложена министром иностранных дел Франции Луи Барту в 1933 г. и встретила понимание в Москве. «Борьба» увенчалась в 1935 г. подписанием хотя и не работающего в военном плане, но политически очень важного договора о взаимопомощи с Францией. Это был выход советской внешней политики на принципиально иной уровень отношений с одной из двух главных европейских держав. Кроме того, с помощью «французского ключа» Москва получила возможность отпирать двери для переговоров с ориентировавшимися на Париж лимитрофами – Польшей, Чехословакией и Румынией. Наконец, «особые отношения» с Францией могли сыграть важную роль амортизатора в трудных советско-британских отношениях.

Если для М. М. Литвинова договор стал первым камнем в фундамент здания будущей англо-франко-советской коалиции, то Сталину он был нужен, главным образом, как орудие шантажа Гитлера. Не отказываясь рассматривать союз с западной коалицией как страховой полис на случай германской угрозы, Кремль все же надеялся, что из страха оказаться окруженным новым штальринг. [14] Стальное кольцо удушения – так в Германии назвали систему ее военно-политического окружения. , фюрер бросится ухаживать за Москвой, чтобы переманить на свою сторону и, тем самым, похоронить идею ее союза с Парижем и Лондоном. То есть вернется к политике Рапалло. Средство, однако, оказалось слишком сильным: Гитлер смотрел на договор глазами Литвинова и счел его действительно началом возрождения большого антигерманского альянса. [15] Насколько серьезно в Берлине относились к советско-французскому договору видно из такого факта: через четыре года, при подписании в Москве пакта о ненападении, Риббентропа очень волновал вопрос о взаимоисключающем характере обязательств СССР, вытекающих из этих двух документов; ему, однако, посоветовали не волноваться по поводу такого «пустяка». Он подозревал, что Москве была нужна только видимость укрепления отношений с Берлином для того, чтобы шантажировать этой угрозой Великобританию и, тем самым, побудить ее скорее присоединиться к советско-французскому союзу. Лидирующая роль Литвинова как архитектора пан – европейской системы коллективной безопасности, казалось, не оставляла места для иных интерпретаций политики Москвы. На советско-французское сближение нацистский режим отреагировал, в частности, потоком враждебных и оскорбительных выпадов в адрес СССР и его лидеров на Нюрнбергском партийном съезде осенью 1936 г. Однако ради достижения желанной договоренности с Германией Кремль проглотил эту обиду и отверг предложение НКИД об ответных действиях на правительственном уровне, поручив это газетам. [35, с. 762; 10, с. 341].

Обозначившиеся различие в понимании Кремлем и НКИД конечной цели в германском вопросе побудило Сталина замкнуть его на себя. Его доверенным лицом в Берлине стал Д. В. Канделаки, специально для этого назначенный на должность торгпреда. (По личным указаниям вождя действовали также главный специалист партии по Германии К. Б. Радек и назначенный на должность советника полпредства С. А. Бессонов). Ввиду запрета, наложенного фюрером на политические заигрывания с Москвой, формально неполитический характер должности Канделаки был весьма кстати. Перед ним как торгпредом открывались двери высоких кабинетов, в том числе директора Имперского банка Я. Шахта. Встречи сторон проходили в 1935–1937 гг. В ходе беседы с Шахтом в декабре 1936 г. Канделаки сделал заявление от имени Сталина и Молотова о желании СССР улучшить двусторонние отношения и провести официальные переговоры на этот счет. Торгпреду поручалось подчеркнуть, что в глазах Москвы отношения с Германией имеют приоритет перед отношениями с Парижем: «Мы пытались получить гарантию от самого германского правительства, [16] Имелось в виду предложение о заключении договора о ненападении. но это не удалось. Отсюда и заключение советско – французского пакта о взаимной помощи…» [цит. по: 121, с. 97].