Олег Яницкий - Переходный период: цели изучения, теория и практика

Итак, современный переходный период – это эпоха формирования сетевого общества, охватившего все стороны общественной жизни. Человеческие сообщества все более осознают свою включенность и потому зависимость от той комплексной (интегрированной) системы, которую я называю социобиотехносферой. Всякий переходный период от одного способа производства к другому чреват негативными экологическими и социальными последствиями и общим ростом глобальной социальной напряженности. Трактовка этого периода как перехода от модерна к постмодерну – слишком общая и не раскрывающая его механизмов и противоречий. Между тем переходный период – это, в частности, транзит от общества, живущего уроками от последствий уже случившихся событий (кризисов, войн, природных и техногенных катастроф), к обществу непрерывных и все более ускоряющихся глобальных изменений. Теоретическое осмысление этих критических событий есть важнейший инструмент познания сетевого общества. Однако пока весь мир находится в состоянии «между» двумя и даже несколькими способами общественного производства, это указывает на необходимость построения многомерной модели переходного периода, в котором весь мир, и мы в том числе, сегодня находимся. Это, в свою очередь, указывает на тот факт, что эпоха существования обособленных социальных миров закончилась, их взаимозависимость растет. Следовательно, сегодня изучение социальных общностей любого масштаба должно вестись в контексте глобальной динамики.

Экспертиза (под разными названиями) – весьма древний инструмент оценки ситуации, расстановки социальных и иных сил и предсказания будущего. Институт «высших сил» и интерпретаторов их мнения, старейшин, шаманов, советчиков и советников возник едва ли не на заре возникновения человеческого общества. Но нас в данном случае будет интересовать роль и функции этого института в условиях перехода от НТР-3 к НТР-4 или, в западной терминологии, перехода от модерна к постмодерну и потом – к информационному обществу.

Однако, следуя принципу многозначности любых, в том числе экспертных оценок, я буду придерживаться принципа многостороннего анализа, учитывающего историю развития этого оценочного инструмента и роль личностных и коллективных факторов в формировании междисциплинарного подхода.

Как отмечено выше, историческое знание здесь важно для понимания эволюции этого метода. Можно выделить этапы его становления. Уже в глубокой древности в ареалах зарождения человеческой цивилизации (Месопотамия, Египет, Китай, полуостров Юкатан, Восточная Сибирь) существовали две параллельно развивавшихся формы такой оценки, которые я условно называю религиозно-мистической и рационально-космической. Обе они апеллировали к «высшим силам» и имели духовное и материальное происхождение.

Показательно, что с развитием человеческого общества его коллективное поведение становилось все более рациональным, что не мешало периодически обращаться к «высшим силам» как в повседневной жизни, так и в критических ситуациях. Обязательные молебны, крестные ходы, необходимость покаяния и благословения, равно как и многие другие атрибуты церковной жизни сопровождали и сопровождают сегодня сугубо рациональные действия человека и его сообществ. Я знал лично нескольких российских академиков, выдающихся теоретиков, математиков и физиков, которые были глубоко верующими людьми. Но вот важный момент: эти ученые никогда не «смешивали» свои религиозные убеждения с методами и принципами рационального мышления и действия.

Экспертиза именно как социальный институт возникла сравнительно недавно, где-то в середине прошлого столетия. Экспертизу нельзя смешивать с авторитарными и диктаторскими указаниями иных правителей, если подобные директивы не основаны на коллективном опыте и дискуссии. В этом смысле современная демократия как политика, основанная на мнении большинства, представляется мне не настоящей демократией, даже если принятое решение отвечает требованиям конкретного исторического момента. Завтра ситуация изменится, а политика еще долго будет строиться по вчерашним и позавчерашним лекалам.

Обратимся к опыту крестьянской России. Индивидуальное крестьянское хозяйство было идеальной моделью соединения знаний и практического опыта. Кроме того, оно практически не давало отходов, этого бича современного высокотехнологичного сельского хозяйства. Конечно, методы селекции постепенно развивались, но они еще долгое время были результатом естественного отбора, а не тотальной химизации земледелия. Не парадокс ли: в России периодически случались и засухи, и наводнения, но вплоть до Октябрьской революции страна не знала голода как массового общественного явления. Напротив, Россия весь XIX век и часть ХХ века экспортировала зерно и другие продукты сельскохозяйственного производства.

Что касается собственно промышленной революции (НТР-3), то в обозначенный выше исторический период она тоже развивалась вполне естественным образом, предполагающим соединение коллективного опыта и индивидуального экспериментирования. В тот период индивидуальный и коллективный опыт были сообщающимися сосудами, поскольку обмен ими осуществлялся в рамках крестьянской общины и университетов. Чтобы В. В. Вернадский мог выдвинуть в начала 1920-х гг. концепцию биосферы, надо было быть не только гениальным ученым, но и экспериментатором, и политическим деятелем, который прошел путь от «земского гласного» Моршанского уезда Тамбовской области до члена ЦК партии конституционных демократов. Концепция биосферы по своей сути интернациональна, так как она вовлекает в свой кругооборот самые разные страны и народы независимо от их желания.

Как говорил другой наш выдающийся ученый акад. Н. И. Вавилов, «настоящий ученый, прежде всего, интернационален». И ниже: «Мы вступаем в полосу коллективного творчества, но и дальше… индивидуальность будет иметь огромное значение» [Вавилов, 1990: 400, 458]. В этом томике выступлений, писем и замечаний Вавилов не раз отмечал, что у части научных работников и организаторов науки есть большое желание превратиться не только в администраторов, но и прокуроров в отношении ведущихся научных исследований. То есть стать над исследовательским процессом в качестве его регуляторов.

Чем дальше, тем больше внутри самого института науки разрастается административный и бюрократический аппарат, который не просто «кормится» за счет научных исследований, но и стремится поставить этот процесс в жесткие рамки все большего числа формальных требований всевозрастающего количества обязательных кодов, правил, нормативов, протоколов и т. д. Что, естественно, тормозит научную работу, отнимая уйму времени на выстраивание и форматирование отчетов, которые когда-то в недрах неизвестного ведомства были разработаны совсем для других целей.