Герберт Спенсер - Политические сочинения. Том V. Этика общественной жизни

Указывая на эти неправильности в издании, я имею одну цель – представить оправдания в некоторых повторениях и, быть может, незначительных погрешностях, которые, как я опасаюсь, встречаются в этом труде. Старания мои сделать некоторые из отделов понятными по отдельности побудили меня включить в них объяснения, относящиеся к другим отделам, что было бы совершенно излишне, если бы весь труд печатался одновременно.

Теперь мне остается написать и издать отделы, составляющие II том: V часть «Этика социальной жизни. Отрицательная благотворительность» и VI часть «Этика социальной жизни. Положительная благотворительность». Я надеюсь окончить эти отделы, прежде чем лишусь совершенно сил: мне особенно хотелось бы выполнить это, так как в противном случае изданные уже части произведут почти на всех очень неверное впечатление относительно общего тона эволюционной этики. Излагаемая система нравственности в целом виде совмещает и строгость, и доброту; но до сих пор внимание было обращено почти исключительно на строгость, и в результате получилось в высшей степени ошибочное понимание и ложное толкование моих взглядов.

Достаточно заглянуть в программу «Системы синтетической философии» чтобы увидеть, что издаваемые мною теперь главы составляют первый отдел сочинения – под заглавием «Основания нравственности», которым заканчивается эта система. А так как второй и третий тома «Основания социологии» не появились еще в свете, то появление в печати первого отдела этого заключительного труда может показаться несвоевременным и неуместным. Такое отступление от первоначально принятого мной порядка было вызвано опасением, что настойчивое следование этому порядку, может повести к тому, что этот заключительный труд, завершающий собой задуманный мной ряд исследований, может остаться невыполненным. Многочисленные намеки, повторявшиеся в последние годы все чаще и яснее, показали мне, что я легко могу потерять окончательно если не жизнь, то здоровье, прежде нежели мне удастся достигнуть до последней части поставленной мною себе задачи. А между тем я считаю, что все предыдущие части должны быть рассматриваемы лишь как вспомогательные средства для выполнения этой последней части моей задачи. В моем первом очерке, – появившемся еще в 1842 г. и состоявшем из ряда писем об «Истинной роли государства», – я уже указал в общих чертах, в чем заключаются по моему мнению некоторые из основных принципов хорошего и дурного поведения в политической области; и с тех пор до настоящей минуты моею конечною целью, лежавшей позади всех ближайших моих целей, всегда было стремление: найти научное основание для принципов хорошего и дурного поведения вообще, т. е. во всех сферах деятельности, какова бы она ни была. Понятно, что я не могу смотреть равнодушно на возможность оставить эту задачу невыполненной после того, как я сделал такие обширные приготовления к ее выполнению; а потому я и стараюсь отвратить эту возможность, если не вполне, то хотя бы отчасти. Вот чем объясняется сделанный мною шаг. Хотя этот первый отдел сочинения, завершающего собою мою «Синтетическую философию», и не может, конечно, содержать в себе специальных выводов и заключений, долженствующих содержаться в целом труде; однако же он уже содержит в себе их все в скрытном состоянии; так что для определенной формулировки этих уже подразумевающихся в нем выводов и заключений не требуется ничего более, кроме простой, логической дедукции.

Есть еще одна причина, почему я так спешу ознакомить публику с этим заключительным трудом хотя бы в общих чертах, если мне не суждено завершить его вполне; причина эта заключается в том, что установление правил хорошего и дурного поведения на научном основании представляет настоятельную потребность данной минуты. В настоящее время, когда нравственные заповеди теряют мало-помалу свой авторитет, почерпавшийся ими в их предполагаемом священном происхождении, секуляризация нравственности, т. е. установление ее на светских основаниях, становится положительной необходимостью. Очень немногие события в состоянии повлечь за собою такие гибельные последствия, как упадок и смерть регулятивной системы, переставшей соответствовать новым обстоятельствам, прежде чем вырастет и станет на ее место другая регулятивная система, лучше приспособленная к изменившимся условиям. Большинство из тех, которые отвергают ходячие верования, допускают, по-видимому, что контролирующая власть, представляемая этими верованиями, может быть отброшена в сторону, без всяких опасений, и что открывшаяся таким образом вакансия может оставаться незамещенной никакой другой контролирующею властью. В то же самое время люди, защищающие ходячие верования, утверждают, что при отсутствии доставляемого этими верованиями руководства не может существовать никакого другого руководства; так что, по их мнению, единственными руководителями нашего поведения могут служить одни только божеские заповеди. Таким образом эти крайние оппоненты имеют некоторую общую точку соприкосновения. Один из них утверждает, что пробел, оставленный исчезновением кодекса сверхъестественной этики, не нуждается в заполнении его кодексом естественной этики, а другой говорит, что этот пробел и не может быть заполнен подобным образом. Так что оба они видят перед собою пустое пространство, которого один из них желает, а другой страшится. А так как совершающаяся в обществе перемена, обещающая или угрожающая привести к этому состоянию, кажущемуся для одних желательным, а для других – ужасным, быстро подвигается вперед, то все те, которые убеждены в том, что этот пробел может и должен быть заполнен, должны считать себя обязанными сделать хоть что-нибудь для осуществления этого убеждения.

К этому более специальному соображению я могу прибавить еще одно соображение более общего характера. Истолкователи нравственных правил причинили много зла, представляя их в большинстве случаев лишь с их отталкивающей стороны; а потому нельзя не ожидать наперед больших благ от представляется нравственных правил с привлекательной стороны, которая обнаруживается во всех тех случаях, когда их не искажают суеверие и аскетизм. Коль скоро какой-нибудь отец, сурово принуждающий своих детей к исполнение своих многочисленных приказаний то действительно нужных, то вовсе ненужных, присоединяет к своему строгому контролю над их поведением еще и совершенно несочувственное обращение с ними – коль скоро эти дети вынуждены пользоваться удовольствиями только украдкой, или коль скоро они, робко поглядывая на него во время своих игр, встречают с его стороны только холодный взгляд, а еще чаще нахмуренный брови; то власть и управление такого отца будут неизбежно возбуждать в детях только неудовольствие, если не ненависть; так что они будут постоянно стремиться уклониться от них, насколько это окажется возможным. И наоборот, отец, который, поддерживая с не меньшей твердостью все ограничения, необходимые для блага его детей, а также для блага других лиц, не только избегает ненужных ограничений, но еще дает свою собственную санкцию всем законным удовольствиям своих детей и, доставляя сам нужные для этого средства, глядит с одобрительною улыбкою на их забавы, не может не приобрести на своих детей сильного влияния, которое, оказываясь не менее действительным, чем в предыдущем случае, для данного времени, сохраняет эту действительность и на будущее время, т. е. оказывается прочным и продолжительным. Контролирующая власть этих двух различных отцов может служить символическим изображением контролирующей власти нравственности, какова она есть, и нравственности, какою она должна бы быть.