Игорь Кузнецов - История, которую мы никогда не знали

Только на четвертый день прибыла на остров ржаная мука. Ее начали раздавать по несколько сот граммов. Люди тут же бежали к воде и в шапках, фуражках, галошах разводили болтушку. Многие хватали одну муку, задыхались и умирали от удушья. Не было ложек, кружек, мисок. Не было ни ведер, ни котлов, а значит и кипятка.

Вначале изредка, в отдаленных углах острова, а затем в угрожающих размерах повсеместно пошло людоедство.

Свидетельствует Меньшикова Таисия Михайловна, 1908 года рождения, уроженка Минска: «На острове конвоир был, Веников Костя, молодой парень. Ухаживал он на острове за одной девчонкой. Он все караулил ее. Вздумал раз поехать помыться, товарищу наказал: „Ты за ней поглядывай“, – а он что, столь народу… А ее привязали, руки назад к тополине, и груди отрезали ей, икры отрезали, мускулы – где можно есть, все-все… Голодные они, есть надо. Парню не повезло. Это вот такие были зверства. Человеческое мясо резали и привязывали в тряпках на деревья…»

Однако наряду с этим известная часть жила сносно и выживала. Прежде всего те, кто оказался при муке. На острове был комендант, стрелки ВОХР, медработники и, конечно, каптенармусы. Муку, лежавшую вначале под открытым небом, отчего немало ее испортилось от дождей, комендатура острова приказала зарыть в землю. Остатки ее получали так называемые бригадиры, отъявленные уголовники. Получив мешки на бригаду, они уносили их в лес, а бригада оставалась без пищи. Когда муку привозили «со склада», раздавать ее в порядке живой очереди даже не пытались. Голодные люди собиралисьсь, но их разгоняли выстрелами. В жуткой давке слабых затаптывали, калечили.

Надо полагать, спецкомендатура не только мало понимала свои задачи, она сама растерялась от разразившейся катастрофы. Несмотря на «перевоспитание» трудпоселенцев палками и прикладами винтовок, индивидуальные расстрелы, на острове образовались и царили мародерские банды и шайки. Уголовники терроризировали людей еще в баржах, отбирая у трудпоселенцев хлеб, одежду, избивая их и убивая. Здесь же, на острове, открылась настоящая охота за теми, у кого были деньги или золотые зубы, коронки. Их владельцы тут же становились жертвами бандитов. Могильщики зарывали трупы с развороченными челюстями.

Мародерство захватило и некоторых охранников, за хлеб и махорку скупавших золото, одежду. По острову установились цены: новое платье или костюм – полбуханки хлеба или пачка махорки; пачка махорки – 300 рублей, два золотых зуба или четыре коронки.

В аналогичную обстановку попал и второй эшелон, быстро воспринявший установившиеся порядки острова.

Близилась «трудовая весна». В конце мая началась отправка людей на так называемые участки, то есть места, отведенные под поселки. Участки были расположены по реке Назина за 200 километров от устья: к ним поднимались на лодках. Глухая необитаемая тайга, ни кола ни двора. Истощение людей продолжалось. Достаточно привести такой факт. На пятый участок с острова доставили 78 переселенцев. Их них в живых осталось только двенадцать.

Участки в конце концов были признаны непригодными, трудпоселенцев стали перемещать на новые места, вниз по той же реке, ближе к устью.

Побеги, начавшиеся еще на острове (хотя так это сделать было куда труднее: ширина Оби около километра, шел еще лед. – И.К.), здесь приняли массовые размеры. Пошли слухи: мол, во-первых, решено истребить деклассированный элемент; а, во-вторых, в 40 километрах железная дорога (в действительности до ближайшей станции было более 300 километров. – И.К.). Последнее «подтверждение» тем, что на одном из участков в ясные зори слышались отдаленная гармонь, крики петуха и звуки, подобные гудку. Это был крохотный поселок, от которого участки отделяло непроходимое болото. Люди, не зная, где они, бежали в тайгу, плыли на плотах, погибали или возвращались обратно.

После расселения на новых участках к строительству полуземляных бараков, вошебоек и бань приступили только во второй половине июля. Жизнь начинала входить в свое русло – появилась работа, люди стали получать по 750 – 1000 граммов хлеба. Болезни, смертность, однако, продолжались.

Особенно свирепствовала дизентерия. Надо было выдавать больным сухари. При отсутствии медикаментов это спасло бы сотни людей. Огромный запас галет лежал в палатках и на базах, но… не было указания, могут ли пользоваться этими галетами трудпоселенцы.

К массовым болезням и смертям начсостав да и сами поселенцы вскоре стали относиться как к чему-то неизбежному и привычному. Трупы, которые лежали на тропинках в лесу, плыли по реке, прибивались к берегам, уже не вызывали смущения. Человек переставал быть человеком. Из 6100 высланных, прибывших из Томска, плюс к ним еще 600 – 700 человек (точное число установить не удалось. – И.К.), переброшенных на назинские участки из других комендатур, на 20 июля 1933 осталось 2200.

Назинский остров оставил неизгладимую мету у всех оставшихся в живых, даже у отъявленных рецидивистов, видавших виды на своем веку. Они прозвали его островом смерти (реже остров людоедов). Местное население усвоило это название, а слух о том, что здесь было, пошел вниз и вверх по рекам.

В конце 1933 года сюда из Новосибирска пришло сразу два парохода с пустыми баржами. Сиблаг решил эвакуировать уцелевших. Половина назинцев не могла пройти по тропам на баржу, настолько они были больны, измождены. Их несли на носилках и складывали рядами в трюмах. Катер «Быстрый» на малых баржах подвозил оставшихся в живых с поселков.

По окончании «эвакуации» Александро-Вахтовская участковая комендатура «подбила бабки». Приняла она свыше 6000 человек, а отправила 2856. Остальные пошли на «естественную трату».

Сколько всего их было – трудно сказать. Так же трудно сказать, кто они, потому что документы отбирались и при аресте, и в эшелонах и баржах (рецидивистами на курение). То, что осталось, было уничтожено частью на острове, частью в последующем, органами госбезопасности для устранения следов преступления. По всей видимости, никогда уже не удастся ответить на этот вопрос.

Для многих поляков и белорусов слово «Сибирь» долгие годы ассоциировалось со словами «каторга», «ссылка», «депортация»… И не без основания: в течение нескольких столетий при всех правительствах и режимах для каторжников, ссыльных и депортированных дорога в Сибирь была самой проторенной. Но были и те, кто ехал в те суровые края добровольно – в поисках счастью и лучшей доли.

В конце XIX века сибирский регион России развивался стремительно и колонизировался усиленно: на строительство Великой транссибирской железнодорожной магистрали устремились потоки добровольных переселенцев, в том числе белорусов и поляков. Среди них было много крестьян из малоземельных западных губерний российского государства: Гродненской, Виленской, Витебской, Седлецкой, Курляндской. В Томском уезде ими были основаны такие белорусские поселки, как Андреевка и Ломовицкий, Петропавловка и Полозово. В 1899 году во вновь образованной Ново-Александровской волости появился поселок Белосток.