Борис Кагарлицкий - Сборник статей и интервью 2007г.

Итог предсказать нетрудно. Независимо от того, какую политику будут проводить российское правительство и руководители отечественных компаний, глобальный долговой кризис разразится в течение сравнительно недолгого времени. Конечно, можно заранее предсказать, что менее всего пострадают те, кто сейчас проявляют наибольшую сдержанность. Однако такая мудрость стоит недорого. Ведь до тех пор, пока кризис не разразился, излишняя сдержанность оборачивается упущенными выгодами. Совершенно понятно, что каждое отдельное предприятие старается воспользоваться выгодными условиями кредита, не слишком заботясь тем, что своими действиями оно приближает глобальные неурядицы. В рамках своей корпоративной стратегии и Газпром, и Роснефть, как и полностью приватизированные компании, действуют правильно. Ведь до тех пор, пока условия финансового рынка остаются неизменными, расплатиться по долгам им будет не так уж сложно. Другое дело, если ситуация вдруг радикально изменится.

Знал бы, где упадешь, соломки бы подстелил.

Только вопрос сегодня не «где», а «когда». И ответа по определению не может знать никто.

Иными словами, кризис действительно возможен, но причины его не имеют ничего общего с второстепенными симптомами, указанными в лекции Кудрина. А главное, кризис грозит не России, а глобальной экономике. Иное дело, что в условиях свободного рынка и глобализированного капитализма Россия вряд ли сможет остаться в стороне.

- В Германии 6 июня начинается саммит «Большой восьмерки». Первый вопрос - почему именно такого рода саммиты собирают различные протестные силы и кто является их движущей силой.

- Почему саммиты «восьмерки» стали местом протестных выступлений - понять нетрудно. Во-первых, сама форма саммита вызывающа. Эта структура никакими законодательными нормами, будь то национальные или международные, не регулируется. В отличие, скажем, от Организации Объединенных Наций или даже Международного валютного фонда, которые имеют определенную правовую основу своего функционирования. «Восьмерка» - это самозванная структура, обладающая притом весьма высоким статусом и с претензией на решение каких-то серьезных вопросов мировой политики. Но этот конкретный орган никто не уполномочивал ничего решать, он не имеет фактического политического мандата.

Во-вторых, «восьмерка» является не столько местом, где что-то в действительности решается, сколько пропагандистским мероприятием, которое призвано показать «кто в доме хозяин», кто решает судьбы мира. В таком виде эти саммиты имеют откровенный антидемократический привкус.

По названным причинам «восьмерка» является оптимальным фокусом для разных протестных движений. Основную роль в этих выступлениях играет движение, которое наша пресса окрестила антиглобалистским. На самом деле термин этот крайне неточный и даже неправильный. Он придуман противниками движения. Но дело не в них, а в том, что левые, антисистемные движения в конце XX - самом начале XXI века приобрели новую форму. В 1990-е годы старые левые партии в основной своей части потерпели фиаско. Дело даже не столько в партиях, а в том, что были утрачены или в значительной степени себя дискредитировали традиционные формы организации левого движения.

- Каковые причины этого?

- Во-первых, изменилось само общество. Партийная структура левого политического фланга отражала социально-классовую ситуацию первой половины ХХ века. Она элементарно устарела к концу столетия. В этом отношении правые партии, консервативные и либеральные силы адаптировались к новой ситуации гораздо быстрее. Что очень просто и понятно: власть находилась у них, они, по сути, управляли созданием новой социальной ситуации. К социальным переменам, если только речь не идет о революции, правящие классы адаптируются быстрее, чем управляемые. Понятно почему: если они не адаптируются, они утрачивают свою власть.

Вторая причина связана с тем, что масштабная социальная реорганизация на промежуточном этапе приводит к массовому деклассированию. Огромное количество людей, которые сейчас вписаны в новые социальные отношения, лет десять назад находились в полной растерянности. Старые социальные отношения оказались потерянными, а новые еще не сложились. Например, в той же Западной Европе многие люди теряли работу в промышленности по мере исчезновения традиционных рабочих мест. Сейчас же возникла новая структура занятости, в которой люди вновь оказываются наемными работниками. Зачастую при этом в той же промышленности. Но это уже предприятия другого типа. Стало намного меньше крупных промышленных гигантов, зато открылось множество средних по размеру предприятий, на которых нашли работу те же люди. Но эта смена занятости была связана с переездами, с распадом семей, с уходом на пенсию и т.д. Иными словами, исчезал старый промышленный рабочий класс, а новый индустриальный и постиндустриальный рабочий класс (в лице программистов, клерков и т.д.) еще в полной мере не сформировался, не осознал своих интересов. Поэтому традиционные организации левых, организации мира наемного труда оказались в эти годы крайне политически ослаблены.

Кроме того, инструментом адаптации правящих классов к новой реальности стали не традиционные либерально-консервативные партии, а как раз социал-демократические, а иногда даже и коммунистические партии. Произошла переналадка этих партий, которые из партий трудящихся превратились в партии буржуазии. Но при этом новые, по сути, партии, сохранили бренды. Что и делало их особенно ценными для правых сил. Говоря циничным языком политтехнологий, произошла перекупка брендов.

Наконец, более близкий и понятный нам фактор - крах СССР, крах коммунистического движения. Это привело к идеологической фрустрации и растерянности. Выяснилось, что крах коммунистической идеологии привел не только к распаду коммунистического движения и ударил по партиям собственно коммунистическим, но и по тем, кто эту идеологию критиковал, по социал-демократам, троцкистам и т.д. Ведь вместе с СССР не просто ушел определенный тип общества, но ушло и представление о том, что вообще возможно общество качественно иное, отличное от капиталистического. Даже если СССР был крайне кому-то неприятен в той форме, в какой он существовал, тем не менее можно было выбирать и взвешивать: есть капитализм, есть советская система, значит, возможен и еще какой-нибудь третий или четвертый тип. Но когда серьезно утверждается точка зрения, что есть только один «магистральный путь истории», а все остальное - я здесь использую выражение наших либералов 1990-х годов, - это тупики и зигзаги, люди начинают утрачивать представление об альтернативе. Вспомните лозунг наших демократов начала перестройки. Он звучал так: «Иного не дано». Это принципиально, декларативно антидемократический лозунг. Противоречие с тем, что его выдвигали демократы, только кажущееся. На самом деле он выражает представление либералов о демократии как о наборе формальных институтов, за которыми нет никакого содержания и которые являются просто техническими инструментами управления.