Василий Ванюшин - Желтое облако (с иллюстрациями)

Если бы не рана и кровь, я легко бы овладел пистолетом - я был сильнее Дина. Но - кружится голова, и трудно выдержать длительную борьбу.

Дин все-таки ударил меня ногой…

Приоткрылась дверь - и сразу же три выстрела. Пули засели в толстой двери, оставив сверху белые звездочки.

Человек с огнестрельным оружием страшен целому десятку людей, если у них в руках ничего нет. Дин теперь может перестрелять всех и прежде всего покончит со мной. Я жду этого. Подняться нет сил и нет сил даже повернуть голову, чтобы посмотреть врагу в глаза.

Руис почему-то медлит.

Я перевалился на другой бок - Дин стоит у пульта. Он держит пистолет наготове и лихорадочно отыскивает что-то глазами. Что он хочет сделать?

Руис глянул искоса на меня.

- О, ты еще жив? - в голосе усмешка. - Вспомни, как ты сказал: на Земле не будет миллионеров… А я ответил: никто не посмеет тронуть моих денег. Никто ничего не получит от Руисов. Все уничтожу! Пусть все исчезнет на Земле, пусть все ходят в звериных шкурах, живут в пещерах!

Так вот что задумал Руис! Он узнал, что такое «желтое облако», знал, что стоит повернуть одну из прозрачных ручек на пульте - ту, в которой переливается оранжевое пламя, и огромный снаряд выплывет из расщелины в кратере. Снаряд понесется к Земле, окутает ее «желтым облаком»; разрушатся металлы, не будет машин, приборов, связи, исчезнет двадцатый век, и люди вернутся в далекое прошлое.

- Слушай, - злорадствует Руис. - Я еще не все сказал. Я узнал секрет «желтого облака»… Не вздыхай, не разжалобишь меня. Мне жаль одного: не удалось передать секрет отцу. Кое-что передал, но не все - помешала эта красноглазая… Ты думал, Дин Руис - дурачок, обыкновенный парень, любитель выпить, поболтать. Я окончил специальный курс…

«Что же теперь делать, как помешать ему? Слова тут бесполезны, он одержим мыслью и жаждой мстить. И все же надо остановить его, надо победить, шагнуть через невозможное…

- Слушай дальше, пока не наступит конец, слушай внимательно, если хватит сил, кем скоро будет Дин Руис. Когда на Земле все исчезнет и люди останутся с голыми руками, беспомощные, как дети, тогда, черт возьми, я вернусь к ним. - Он помахал пистолетом. - Единственный по-настоящему вооруженный человек! Что мне их дубины и каменные топоры? Все будут бояться меня, для всех я - единственная и самая сильная, самая страшная власть. Понял? Ну, надо кончать эту историю!

Кажется, снова приоткрылась дверь - Дин отвел руку от пульта. Я с трудом приподнимаю голову, чтобы увидеть друзей. Альвины не решаются войти. Дин не стал стрелять наугад, он приберегает патроны.

Я лежу против двери и хорошо вижу в глубине коридора лицо Ильманы. Она порывается войти, очевидно, надеясь, что в женщину Руис стрелять не будет. Альвины удерживают, не пускают ее. Дин не может видеть Ильманы: пульт стоит ближе к стене, и Руису приходится смотреть наискосок.

Шагнуть через невозможное… Почему - невозможное? При виде Ильманы мне вспомнилось то, чего наверное не знал Руис или забыл, распалясь ожесточением.

Я зажал шею левой рукой, напряг силы.

- Ильмана, воздух, воздух! - и правой рукой показал вверх. - Прошу, требую, это последнее… Воздух!

Дверь захлопнулась, слилась с прозрачной во всю толщину стеной. Видны только следы пуль, словно отметки мелом.

Дин не придал моим словам значения. Он подумал, что я задыхаюсь.

- Ильмана не поможет. И никто не поможет. Воздуха захотелось! Ты все еще жив? Ну, тогда отвечу на твой вопрос. Помнишь, ты спрашивал, что такое Киджи. Это радист моего отца. Я отсюда разговаривал с Киджи. Сейчас его уже нет на свете, это так же верно, как и то, что тебя через минуту-две тоже не будет - уже не было бы, но я не хочу тратить еще одну пулю. Ну, теперь между нами все ясно, и надо отплатить не только тебе. Вот - ручка, которая повернет жизнь на Земле к каменному веку?

…Рядом шаги - один, два. Тишина. Я смотрю вверх. Гладкая, как стекло, косая крыша, за ней - чернота. Я хорошо помню: по коридору у каждой двери есть маленькая красная кнопка. В случае пожара, достаточно нажать ее, и в комнате откроется клапан - улетучится воздух. Так объясняла мне Ильмана. Это я хорошо помню. И знаю: сейчас чья-то рука протянулась к кнопке - это рука не Ильманы, а Кайбола. Только он может решиться… Скорее же, пока не поздно, пока Руис не повернул ручку на пульте!

Черный свод над крышей опускается, исчезли очертания потолка и углов. Все сливается в неприглядное черное небо, какое раскинулось над Луной, только без Солнца, без звезд и светящейся Земли. Прощай, Земля!

Что-то сверкнуло вверху. Там обозначился длинный клин, он стремительно поднялся острым концом и встал, как парус. Какая-то страшная сила распирает грудь, душит, тянет вверх… Метнулось изменившееся лицо Руиса. Он руками хватает себя за глотку, глаза выпучены. Он кричит, но стоит тишина. И опускается, давит чернота.

Это - смерть моя и Руиса. Это - жизнь там, на Земле, без войны и с машинами, которые нужны человеку.

С гор сползли тяжелые тучи. Дождя пока не было. В этот вечер на улицах города не чувствовалось обычного оживления, пустовали театры и кафе. Люди слушали радио, и долго, до глубокой ночи светились окна домов.

Валентин Юльевич лег спать поздно, он забылся коротким, тяжелым сном и проснулся от болей в спине и от сосущей сердце тоски. Боль усиливалась, она сдавила всю грудь, и трудно стало дышать.

Он не зажег света. За окном монотонно гудел лес, как большой и далекий без ударов колокол. В жалюзи брызгали редкие капли дождя, и как притаившийся зверь, сдержанно и протяжно вздыхал ветер.

Эта ночь предвещала скорое наступление осени с холодной сыростью и длинными мучительными ночами. В последние годы Валентин Юльевич каждую осень переживал очень тяжело. Он видел, как умирает природа. Оголялись деревья, вокруг становилось черно, а рядом вздымались белые горы - там рано выпадал снег и не таял. Валентин Юльевич всю осень жил на границе черного с белым, и ему казалось, что эта роковая граница проходит через его сердце - потому и боли в нем и сосущая тоска. Он радовался, когда утром парк вдруг оказывался запорошенным снегом, и надевал лыжи. Тоска проходила.

Валентин Юльевич чувствовал: эта осень будет для него последней. Услышанное по радио подействовало страшнее самого тяжелого приступа стенокардии. В конечном счете, все это к одному - он испытывал двойную тяжесть на сердце.

Валентин Юльевич приподнялся в кровати и включил настольную лампу. Приняв лекарство, он лег на спину и натянул одеяло до подбородка.

Тень от абажура закрыла потолок, там была пустота. Лампа освещала торчащие вверх ступни ног и угол возле двери. Узкая цветная дорожка от кровати до двери казалась темной с желтыми пятнами, как кожа саламандры.