Николай Гродненский - Неоконченная война. История вооруженного конфликта в Чечне

Паника люблинцев привела к гибели шедших за ними саперов. Оставшись без прикрытия гренадер, они пали под шашками налетевших чеченцев. Спасая положение, начальник авангарда Пассек с ротой навагинцев бросился в атаку, чтобы штыковым ударом расчистить путь, но пал, смертельно раненный. Колонна Клюгенау прорвалась из Ичкерийского леса только благодаря брошенным Воронцовым на выручку подкреплениям, причем из нескольких батальонов соединиться с «сухарной» экспедицией сумел только один — кабардинских егерей майора Тиммермана. Около 600 убитых, включая 2 генералов, и около 800 раненых — такие потери «сходивших за сухарями» повергли в смятение Главный действующий отряд, не исключая главнокомандующего.

Выяснилось также, что продовольствия доставлено всего на 1,5 дня. Опытный полководец, в послужном списке которого значилась и победа над Наполеоном при Краоне в 1814 г., понял, что попал в опасную западню. Теперь надо было думать о том, как выбраться из нее… В нескольких направлениях были посланы курьеры (вероятно, маскировавшиеся под горцев) с задачей известить о трудном положении Главного действующего отряда. Один из них, молодой юнкер, сумел добраться до своих. Принесенная им весть заставила генерал-майора Роберта 17 Фрейтага, командующего войсками на чеченской линии, срочно собирать с бору по сосенке и готовить в поход новый отряд для спасения наместника и принца. Тем временем 13 июля Воронцов выступил из Дарго, надеясь по левому берегу р. Аксай пробиться к укреплению Герзель-аул. В строю у него оставалось около 6 тыс. штыков и сабель, но предстояло доставить почти 1000 раненых. Чтобы хоть как-то ободрить людей, накануне выступления музыканты весь день играли бравурную музыку, была увеличена винная порция. Лишнее имущество сжигалось, все без исключения лошади изымались под перевозку тяжелораненых. Изнурительный, с ежедневными боями переход завершился 16 июля на поляне Шаугал-берды, где отряд, окруженный со всех сторон, занял круговую оборону и приступил к рытью окопов. До Герзель-аула оставалось каких-нибудь полтора десятка верст, но Воронцов чувствовал, что их уже не пройти. Боеприпасов почти не осталось, кончились пища и вода. Взявшие русский лагерь в кольцо горцы держали его под непрерывным ружейно-артиллерийским обстрелом.

19 июля к Шаугал-берды подошел генерал-майор Фрейтаг с отрядом, составленным из первых попавшихся под руку рот Модлинского, Пражского, Навагинского и других полков, и принес участникам экспедиции избавление, которого уже и не чаяли. 20 июля Главный действующий отряд, потерявший убитыми, ранеными и пропавшими без вести до 4000 человек — почти половину списочного состава, дошел наконец до Герзель-аула. Здесь главнокомандующий издал приказ № 69. Граф благодарил всех участников похода за то, что они «твердостью, усердием и неустрашимостью исполнили трудный и славный подвиг, повеление Государя, ожидания России и собственное желание». По поводу понесенных потерь в приказе говорилось:

«Мы потеряли несколько достойных начальников и храбрых солдат; это жребий войны: истинно русский всегда готов умереть за Государя и Отечество…»

Сказать больше Воронцов, видимо, не считал для себя возможным. 18 Можно было ожидать, что за провал экспедиции наместник будет наказан отставкой. Ничуть не бывало! Николай I, возможно, чувствуя собственную вину, сделал вид, что поход на Дарго достиг цели. Все участники его были награждены, полки, от которых выделялись батальоны в Чеченский и Дагестанский отряды, удостоились георгиевских знамен, серебряных рожков и других знаков коллективного отличия. Воронцов удостоился княжеского титула. В именном императорском рескрипте высочайшее благоволение выражалось с блистательным великодушием:

«Вы вполне постигли и исполнили первейшие желания Моего сердца».

После победы под Дарго Шамиль и его наибы считали себя хозяевами положения. Захваченная в разгромленных русских обозах и снятая с убитых добыча многих обогатила. Как писал очевидец,

«кто не имел осла — приобрел несколько лошадей, кто прежде и палку в руках не держал — добыл хорошее оружие».

Для русских же Даргинская драма послужила наглядным уроком. Современники, не исключая высшего командования, были единодушны во мнении, что главная причина неудачи — «вмешательство Петербурга». Осознав это, император перестал издалека руководить военной кампанией на Кавказе и фактически предоставил князю Воронцову полную свободу действий. Она была оплачена жизнями павших в Ичкерийском лесу воинов. Перестав испытывать давление Зимнего дворца, Михаил Семенович более не предпринимал бесполезных и кровопролитных экспедиций в призрачной надежде застать Шамиля или его наибов врасплох и, образно говоря, от системы штыка перешел к системе топора, внедрявшейся на Кавказе еще Ермоловым. Ее суть состояла, как пишет А. Зиссерман, в том, чтобы

«рубить в лесах неприятельской земли широкие просеки, дающие возможность свободно двигаться войскам и, по мере занятия ими позиций, в тылу заселять отнятые у горцев земли казачьими станицами».

От Воронцова эту систему перенял и развил князь Александр Барятинский, с именем которого связывают окончание кавказской войны. Можно сказать, что путь к аулу Гуниб, где 25 августа 1859 г. Шамиль сложил оружие, начинался на пропитанной кровью тропе Ичкерийского леса. Даргинская экспедиция стала моментом истины, открывшим ошибочность проводившейся на Кавказе военной политики и заставившим ее круто изменить…

Происшедший благодаря подобным «моментам истины» в кавказской войне переход к позиционным боям, не суливший никакой добычи, начал способствовать падению авторитета имама Шамиля. И тогда он попытался резко расширить экономическую базу, совершив широкомасштабное вторжение в Осетию и Кабарду с целью соединения с Черкесией. Горцам Шамиль заявил, что

«когда возьмем ее (Москву. — Прим. авт.), я пойду на Стамбул: если хункар свято соблюдает постановления шариата, мы его не тронем, — в противном случае, горе ему! Он будет в цепях, и царство его сделается достоянием истинных мусульман»,

(Впрочем, подобные заявления — нечто вроде местной традиции, ведь в 1994 году Джохар Дудаев тоже пообещал, что после взятия Москвы пойдет на Европу.) Изоляция мятежных территорий и предельная лояльность русских ко всем, отказавшимся от вооруженного противостояния, привели режим имама Шамиля к его логическому концу — к внутренним межфеодальным разборкам и обращению всех надежд на мир к России. Имам уже не мог обеспечивать увеличение благосостояния горской знати, а растущее недовольство «низов» становилось усмирять все труднее и труднее. Первые начали осознавать, что гарантировать защиту их жизни и собственности может лишь Россия, а вторые — что только она сможет вернуть им мир и спокойствие. В 1851 году к русским возвращается Хаджи-Мурат вместе с подавляющим большинством своих людей. С этого момента бегство ближайших сподвижников Шамиля к русским приобретает обвальный характер.