Михаил Делягин - Реванш России

Возник вакуум власти, на фоне которого наиболее массовыми и одновременно прибыльными видами бизнеса на всех уровнях стали торговля и валютные операции. Социальная структура общества была разрушена, размолота в пыль. Люди, которые в этих условиях держались «на гребне волны» и, зарабатывая деньги, успевали думать о будущем общественном устройстве и имели возможность влиять на него, уже не просто хотели денег. Они понимали, что получение денег — это не результат, а процесс, и в отличие от предшествовавшей им партхозноменклатуры осознанно хотели их зарабатывать.

Для этого надо было, прежде всего, владеть заводами, оставшимися от Советской власти и в то время, как правило, несмотря на общую разруху, в целом еще достаточно успешно функционировавшими.

Желание владеть заводами было наиболее осознанным у директоров, которые и так управляли ими, однако так или иначе этого хотели все, заработавшие значительные суммы легких денег и понимавшие, что возможности мгновенного обогащения будут, в конце концов, исчерпаны, — от комсомольских активистов, использовавших возможности ВЛКСМ для развития своих кооперативов, до удачливых фарцовщиков и бывших цеховиков.

Политики-демократы, взгромоздившиеся, как обезьяны на мачту, на вершину дрожащей и раскачивавшейся административно-управленческой пирамиды, отчаянно нуждались в поддержке бизнеса и с радостью пошли навстречу.

Главная цель ваучерной приватизации, как это было открыто и с торжеством признано в последующем, заключалась, прежде всего, в выполнении желаний директоров (на следующем историческом витке заклейменных «красными», но тогда еще являвшихся политическими союзниками прорвавшихся к власти демократов) и передаче управляемых ими заводов в их собственность.

Надежды на то, что это придаст директорам дополнительную мотивацию, которая будет способствовать стабилизации производств и минимизации последствий их стихийного перехода с прекратившего существование централизованного планирования на, как тогда говорили, «рыночные рельсы», безусловно, имели место. Однако они не только не оправдались (так как выросшие под госплановским зонтиком директора в целом оказались не приспособленными к реалиям «дикого рынка» и начали разворовывать переданные им заводы просто от бессилия), но и с самого начала были для авторов ваучерной приватизации лишь сопутствующим мотивом, второстепенным аргументом.

Более существенной (хотя также, безусловно, второстепенной) причиной игр вокруг ваучеров стало отвлечение людей от падения уровня жизни, хозяйственного хаоса и политической борьбы конца 1992–1993 годов. (До этого ту же самую роль сыграла приватизация квартир населением, достаточно эффективно отвлекшая людей от спровоцированного демократами, заранее объявившими о либерализации цен, ужаса последних двух с половиной месяцев 1991 года, которые сейчас любят демонстрировать в качестве доказательства неэффективности советской системы хозяйствования, хотя они если что и доказывают, так это исключительно невменяемость российских реформаторов.)

Ваучерная приватизация сыграла и исключительно значимую социальную роль. Начав формирование пусть даже еще очень примитивного, но уже полноценного фондового рынка и слоя фондовых спекулянтов, создав возможность при помощи скупки акций (в том числе у ничего не понимавших работников предприятий) устанавливать контроль за привлекательными активами, она тем самым начала стремительное формирование достаточно широкой и щедрой социальной базы либеральных реформаторов.

Однако победившие в 1991 году демократы пошли навстречу бизнесу не только в вопросе о владении государственными заводами, но и практически во всех остальных вопросах социально-экономической политики. Ведь их власть была исключительно слаба, государственный аппарат частью разрушен, а частью враждебен, и они остро нуждались в любой поддержке, и особенно со стороны бизнеса, который мог дать деньги, остро необходимые как для политической деятельности, так и для личного обогащения реформаторов.

В результате относительно сложные мероприятия, способствующие развитию страны и поддержанию уровня жизни, были, с одной стороны, непосильны реформаторам, а с другой — объективно сдерживая развитие спекулятивного бизнеса, грозили поссорить власть с ее единственной относительно надежной социальной опорой. Да и в целом сама направленность этих мероприятий опасно приближалась к практике только что уничтоженной Советской власти и потому была для абсолютного большинства реформаторов идеологически неприемлемой.

Все это обусловило последовательное проведение исключительно идеологизированной, жестокой и неадекватной социально-экономической политики, вызвавшей разрушительный политический кризис. Именно этот кризис в конечном итоге и покончил с демократией в России как системой, при которой государство в наибольшей степени учитывает (или стремится учитывать) настроения и интересы населения, а последнее способно принудить его к исполнению своих обязанностей.

Сегодняшняя российская государственность полностью сложилась именно в ходе расстрела Белого дома в октябре 1993 года, когда силовые структуры окончательно подчинились президенту и повязали себя кровью.

Но главное заключается в другом: в силу указанных особенностей своей политики российское государство сложилось без народа и помимо народа. В результате оно осталось с бизнесом один на один и уже в силу этого обстоятельства было обречено на полную и вопиющую неэффективность.

Безумная, безудержная раздача льгот (в том числе по импорту и использованию бюджетных средств), начавшаяся еще в 1991 году (когда российские власти перетаскивали в свою юрисдикцию заводы при помощи установления более низких, чем общесоюзные, налогов, разрушая тем самым финансовую базу противостоящих им союзных властей, а заодно и всего Советского Союза), достигла максимального размаха в 1993–1995 годах. При помощи предоставления льгот бизнесу, в то время преимущественно мелкому и среднему, государство пыталось превратить его в устойчивую политическую опору.

Однако уже в преддверии президентских выборов 1996-го и даже раньше — перед парламентскими выборами 1995 года — стало ясно, что политическая поддержка спекулянтов и бандитов не просто исключительно дорога, но и смертельно ненадежна.

Необходимо было создать крупный бизнес (которого тогда в стране просто не было: крупные корпорации советского времени, министерства и главки были разрушены), обладающий политической, финансовой и организационной мощью, достаточной для противодействия настроениям практически всего народа. Одновременно реформаторам надо было надежно привязать этот бизнес к себе, что требовало постоянства его финансовых потоков, их подконтрольности и относительной защищенности.