Георгий Вачнадзе - Секреты прессы при Гобачеве и Ельцине

— Когда вы в последний раз беседовали с президентом?

— Давно. Когда умер Сахаров. После этого Горбачев стал отдаляться от всех.

Политический ресурс Горбачева исчерпан. Я мало знаю людей, с которыми Горбачев разговаривал бы в последнее время. Он был отрезан от мира своим окружением.

— С кем из членов ГКЧП вы были знакомы достаточно близко?

— У меня была светлая мечта: взять одновременно интервью у директора ЦРУ Вебстера и у председателя КГБ Крючкова. Я их бомбил письмами. Но никак не получалось добиться согласия обоих в одно и то же время. Но с Крючковым мне, тем не менее, встречаться доводилось. Два раза он меня весьма свирепо отчитывал.

Он меня вызывал к себе и говорил, что разговаривает по поручению Михаила Сергеевича. Первый раз мне были предъявлены претензии: я слишком много общаюсь с зарубежными дипломатами. Я пытался возражать: я же не знаю государственных секретов. Крючков настаивал, объясняя, какие все эти послы — бяки. В том разговоре он произнес одну сакраментальную фразу. Скажите, воскликнул глава нашей тайной полиции, отчего либеральная интеллигенция не хочет с нами работать, по чему у нас с американской разведкой лучшие отношения, чем с собственной интеллигенцией. Еще одна стычка с ним была не такая смешная. Он сказал мне, глядя на меня очень внимательно: „Вы понимаете, что вы толкаете страну к такой ситуации, в которой пострадает больше людей, чем пострадало во время репрессий 20-х годов?“. То есть намекал на то, что нас всех ждут лагеря. Ну я не говорю уже о разборках по поводу дела Гдляна-Иванова. „Огонек“, как вы помните, выступил в свое время в поддержку этих следователей. И мне, конечно же, от Крючкова крупно тогда досталось.

— А что с Янаевым?

— Вообще я веду себя в Верховном Совете предельно тихо. Но декабрь прошлого года был исключением. Ушел Шеварднадзе, закрыли „Взгляд“ — явно что-то надвигалось. Когда предложили Янаева в вице-президенты, я просто, знаете ли, визжал. Я бегал, собирал подписи против него. Помню, когда я подошел голосовать, стоял возле столика, где выдавали бюллетени, сам Янаев. И я — честное слово! — вычеркнул жирным фломастером его фамилию прямо там же.

— В одном из интервью Олег Данилович Калугин сказал мне, что вы отказались печатать его первые разоблачительные публикации. И сделали это под нажимом Яковлева. Это правда?

— Видите ли, в чем дело: Яковлев и Калугин сокурсники. Они вместе стажировались в Колумбийском университете в конце 50-х. В начале аферы Калугина многие воспринимали его выступление как проделки Яковлева. На Александра Николаевича катили бочки: что ж ты подговорил своего старинного приятеля подвести мину под КГБ. В то время на верхних этажах власти было достаточно много людей, которые желали скомпрометировать Яковлева. Меня считали лицом в какой-то степени близким к нему. И я боялся подставить Александра Николаевича калугинскими публикациями. Генерал-майор не очень охотно открывал тайны мадридского двора на Лубянке. Если бы Олег Данилович метнул мне на стол какие-то немыслимые доказательства злодейств КГБ, я бы уболтал Александра Николаевича, и „Огонек“ предоставил бы слово Калугину. Но тот ограничился лишь общими обвинениями в адрес организации, которая даровала ему в свое время генеральское звание. Помнится, я всегда выводил из себя Юлиана Семенова, спрашивал его: „Что ж такого должен был сделать относительно молодой Штирлиц, чтобы получить звание полковника СД? Какие-такие свинства?“ То же самое можно спросить и у Калугина: за что он так рано получил столь высокое звание?

— Ну это, быть может, государственная тайна. Олег Данилович, насколько знаю, и так головную боль поимел за „разглашение секретов“. То, что вы старались явно не приближаться к Яковлеву, чтобы отвести от него возможные удары, — понятно. Но ведь и он платил вам покровительством за ваш такт и понимание ситуации?

— Он помогал журналу. Благодаря его помощи „Огоньку“ часто удавалось сохранять нейтралитет, лавируя между жерновами. Когда нас пытались втянуть в ан тиельцинскую кампанию, мы отбились. С другой стороны, когда наш зав. отделом писем Юмашев писал книгу Ельцина, я не стал публиковать антигорбачевские фрагменты. Не уверен, что сейчас журнал сможет сохранить ту же самую линию — посередине».

Журнал «Огонек» публиковал множество интереснейших сюжетов, камня на камне не оставлявших от наших ленинцев, милитаристов, чекистов и прочей опаснейшей публики. Одно интервью с бывшим диссидентом Владимиром Буковским в «Огоньке» (№ 18, апрель 1991) чего стоило. В СССР этот человек 12 лет сидел в психушках, тюрьмах и лагерях. Там бы он и умер, если бы Пиночету и Брежневу не подсказали обменять этого «психа» на Луиса Корвалана, большого друга СССР, генсека компартии Чили. С той поры прошло 14 лет, но приговоры по делам Буковского не отменялись, вздорные обвинения не опровергались, советское гражданство ему так и не вернули. Но Ельцин настоял в МИД СССР, английское правительство тоже. Буковского со скрипом впустили в СССР на 5 дней. Интервью с ним, с человеком, с которым знакомились и беседовали главы практически всех ведущих стран мира, «Огонек» озаглавил одной фразой Буковского — «Пока у вас нет мужества, колбасы не будет». Всеобщая забастовка как единственный шанс избежать голода и крови, полный демонтаж власти КПСС и КГБ и гарантия для всех мирной жизни, добровольный отказ от «лишних» территорий империи — таков был перечень советов известного нейрофизиолога и общественного деятеля, убежденного антикоммуниста. В августе 1991 года ведь так и получилось: вышли москвичи на улицы и опечатали здания КПСС, чекистов потревожили.

С такими авторами и таким главным редактором «Огонек» был обречен на самостоятельное, независимое от КПСС существование.

Хэппиэнд, как известно, восторжествовал и в истории с «Огоньком», и с «ЛГ», и с журналом «Знамя», и со многими другими. Но ведь этого никто не знал в августе 1990 года.

Конфликт намечался и вокруг регистрации журналов «Юность», «Нева», на которых претендовал все тот же аппарат Союза писателей СССР. Его штатных секретарей никто и никогда не смог бы обвинить в либерализме. Классиками среди них никто, конечно, не стал, но по тиражам опубликованных собственных жвачно-скучных и идеологически правильных (в сталинско-брежневском духе) многотомных сочинений они переплюнули всех зарубежных классиков мировой литературы XX века, вместе взятых. Соответственно, секретарям было что терять, и по этому хватка их костенеющих рук была мертвой. Тем более, что у них не было недостатка в высоких покровителях, которые вели игру на затягивание конфликта, что было им выгодно по множеству причин. Так просто-напросто срывалась надвигающаяся подписка. Кто же из читателей заплатит вперед деньги (по новым, завышенным вдвое-втрое ставкам) за издание, которое, может, и выходить вообще не будет?