Андрей Фурсов - Колокола истории

Единство власти и собственности, а также экстенсивный, т. е. в большей степени пространственный, чем временной, тип развития коммунизма, казалось бы, все же роднят его с «докапитализмами». Это обманчивое впечатление и легковесная аналогия. Разумеется, коммунизм обладает такой чертой, как единство власти и собственности, которая делает его похожим на «докапитализм». Но это сходство поверхностное. Повторю: если в докапиталистических обществах сращенность, необособленность власти и собственности, которые противостоят труду не порознь, а как единое однородно-целое присвоение, есть исходный пункт, предпосылка положительного развития, то в коммунистическом порядке это — исторический результат социального отрицания капитализма.

Да и между Старым Порядком и Коммунистическим Порядком много различий. Первый существовал внутри капитализма, а второй — вне его, в качестве особой внешней зоны. Старый Порядок, в отличие от коммунизма, не был отрицанием капитализма. Более того, коммунизм был отрицанием самого Старого Порядка. И, кстати, победил там, где этот порядок был долгое время силен, — в России. Оба были спутниками капитализма. Оба, как мавр, сделали свое дело и ушли. Точнее, их ушли.

Коммунизм использует в качестве производственной основы на местном, т. е. страновом, уровне власть, ее (вос)производство посредством особого типа организации. Местной производственной основой становится производство определенного типа власти, причем это производство и отправление власти осуществляются как процесс институционального и ценностного отрицания капитализма. Но сама эта местная нематериальная, функциональная основа в качестве особой производственной базы может существовать только потому, что в других «местностях» мира существует мощное материальное производство, индустриально организованная капиталистическая субстанция. Речь не о том, что у коммунизма не было своей промышленности. Была. И не о том, что долгосрочным законом развития этой промышленности, как и всего субстанционального при коммунизме, является упадок, системная деградация. Речь о другом — о том, что реальной материальной базой коммунизма был капиталистический способ производства, его материя, от которой коммунизм и отталкивался с помощью капиталистической же функции.

Иными словами, коммунизм — это не сам магнит как некий предмет, некое вещество, а его поле, его энергия. Но энергия, обращенная и против индуцирующего ее вещества, и, в конечном счете, против самой себя — это энтропия. Отсюда антисубстанциональный потенциал коммунизма. В этом смысле коммунизм не есть некий особый исторический способ производства; это — антикапитализм, имеющий положительную материальную основу только в той степени, в какой он выступает как историческое проявление некоего типа социальной системы, для которой капитализм как фаза развития чужд, деструктивен, а потому должен быть преодолен отрицательно. Коммунизм — отрицательный мутант Капиталистической Системы, ее негативное творение, превращение.

Но отрицательно он соотносится не только с капитализмом. Негативна и его преемственность по отношению к той системе, которая с его помощью перемалывает и переламывает капитализм. Преодолевает и отрицает его. Этот перемолот капитализма Русской Системой является и не может быть не чем иным, как переламыванием и самой этой системы посредством функций капитала. Коммунизм, чтобы стать логическим продолжением русской системы, должен был выступать как полный исторический разрыв с предшествующим ему системным состоянием.

Таким образом, коммунизм оказывается не только отрицанием капитализма как мирового явления, «зацепившегося» на своей периферии в виде функции, но и отрицанием субстанции местной, «локальной» системы, всей предыдущей «местной» истории. Коммунизм есть процесс и результат социальной аннигиляции, «застывший» (перманентный — Троцкий и Сталин были правы в своем понимании коммунизма) социальный взрыв. В этом взрыве взаимно аннигилируют капитализм в виде своей функции и местная (локальная, региональная) система. При этом функция капитала используется для уничтожения субстанции — как капиталистической, так и местной некапиталистической (крестьянство и его «трудовая» собственность, например), а местные формы мобилизуются для перемалывания и капиталистической субстанции, и тех функций капитала, которые противостоят революционерам и которые нужно сломать, уничтожить.

Более того, со временем уничтожается и «первое поколение» самих революционеров. И дело здесь не только в политической борьбе, а прежде всего в том, что они непосредственно принадлежат к старому строю, являются его интегральным элементом, его субстанцией и в то же время непосредственно связаны с функциональным миром капитализма («мировое социалистическое движение»). Короче, они выступают «свидетелями старого мира», который должен быть уничтожен до основания, максимально, без следов. Поэтому-то докоммунистические формы принципиально невосстановимы. Разумеется, в истории восстановить, реставрировать вообще ничего нельзя. Когда Людовик XVIII сказал, что его правление будет реставрацией монархии, но не Старого Порядка, он тем самым лишний раз подчеркнул невозможность восстановления и монархии, поскольку монархия без и вне Старого Порядка — это уже не монархия, а по сути нечто другое, сохраняющее лишь название. Иначе говоря, в истории можно попытаться восстанавливать только формы. Но в случае с коммунизмом и это невозможно (остается восстанавливать лишь названия и макромакеты, вроде Храма Христа-Спасителя).

Коммунизм — это не некий нарост на здоровом теле, который можно сковырнуть, отсечь скальпелем, выбросить и забыть. Это вообще не нарост. Это — превращение, взаимодействие неких форм, причем в процессе взаимодействия формы эти уничтожаются и возникает нечто невиданное, совершенно новое по сравнению и с прежней местной системой, и с капитализмом, который вызвал реакцию этой системы и взрыв. Собственно, остается лишь функция капитала, оформляющая этот взрыв, а потом умирающая и как функция. Выпотрошенная кишка, от которой осталась пленка, и кровь, выдавленная из субстанции и в эту пленку залитая. И замороженная. Вот и вышел коммунизм. Кровяная колбаса. Социальный взрыв — вот «материальная» основа коммунизма, в которой на самом деле почти нет ничего материального.

И это еще одна причина, почему столь короток век коммунизма, почему фазы его развития смещены, почему расцвет приходится на умирание (70–80-е годы), зрелость — на раннюю фазу и т. д. У коммунизма не было особой, его собственной субстанциональной подушки, подпитки, почвы. Коммунизм — дитя двойного раскола: во-первых, капитализма на субстанцию и функцию, а с помощью этого, во-вторых, русской истории на докоммунистическую и коммунистическую. Коммунизм беспочвен в материальном, вещественном смысле этого слова. Будучи отрицанием и капитализма, и самодержавия, сталкивая их лбами с помощью функции капитала, которая становится оболочкой социального взрыва, формой его дальнейшего существования (затухания взрывной силы, тления), коммунизм не имеет имманентной лишь ему вещественной субстанциональной основы. Как естественной ее нет и вне его. У коммунизма нет положительной основы, кроме самого себя, но эта положительная основа — отрицание капитала-субстанции. Поэтому коммунизм вынужден расширяться, расползаться и (или) пожирать самого себя, свое будущее, лишать себя будущего, транжиря людской потенциал, здоровье, «мозги», природу.