Андрей Фурсов - Колокола истории

Стандартная оптимистическая реакция на падение коммунизма обусловлена и некими стандартными представлениями о коммунизме и капитализме. Представлениями, за которыми скрывается незнание. Или неполное знание, которое порой хуже незнания. До сих пор не создана общая теория развития коммунистической системы. Но ведь нет и общей макротеории развития капитализма. Быть может, одна из причин этого заключается в том, что, с одной стороны, коммунизм и капитализм рассматриваются взаимообособленно, только как антагонисты; с другой — коммунизм пытаются понять и объяснить на языке, выработанном для описания капиталистических реалий. Имеет ли основания в принципе такой подход? Быть может, до сих пор единой теории развития мировой капиталистической системы потому и нет, что коммунизм и капитализм противопоставлены друг другу как монады, атомы и не рассматриваются как элементы единого целого? Эти вопросы о капитализме и коммунизме, об их соотношении — не академическое, это — не просто теория, хотя и теория тоже. От ответов на эти вопросы зависят выбор исторической практики и социально-экономической стратегии. От них зависят как определение самого поля поиска ответов и решений, так и способ постановки вопросов. Короче, эти теоретические проблемы имеют практическое значение. Как любил говорить А.Эйнштейн, что может быть практичнее хорошей теории?

Если капитализм и коммунизм суть абсолютно противоположные взаимоисключающие начала, то падение коммунизма означает для России одно, с вытекающими из этого «одного» поисками, стратегиями, подходами. Если же дело обстоит не так или хотя бы отчасти не так, то падение коммунизма означает для России, для Русской Системы совсем другое. Ныне практически все стратегии выхода России из кризиса строятся на основе первого вывода, но если он ошибочен, то предлагаемые меры заведомо непродуктивны.

Далее. Если связь между капитализмом и коммунизмом носит более тонкий и менее однозначный характер; если они выступали друг по отношению к другу не столько как взаимоисключающие (особенно в манихейской традиции) Ормазд и Ахриман, сколько как взаимодополняющие инь и ян; если коммунизм выполнял определенную функцию в капиталистической системе, подрывая и одновременно поддерживая ее (а капитализм так же действовал по отношению к коммунизму); если капитализм как мировая система по своей сути и логике развития предполагает на определенном этапе своей истории наличие антикапиталистической зоны, которую и заняла Россия, превратившись в СССР, то падение коммунизма — это не победа капитализма, а скорее поражение или сигнал о серьезных неполадках именно в капиталистической системе, о том, что из нее начали вылетать звенья. Пока — наиболее слабые. Но это — пока. И если впереди у капитализма — не светлое будущее, а «сумерки богов», если антикапиталистическая зона — интегральный элемент капитализма и коммунисты лишь первыми страдают от язв капитализма подобно идолопоклонникам, страдающим от язв христианства, то выход России из прежней зоны на путях капитализации — это не просто ошибочный ответ на вызов Истории, обрекающий нас, подобно Сталкеру, на вечное возвращение в Зону, а нечто похуже. Да и сам ответ тогда должен быть качественно более сложным и многомерным, чем «вперед к капитализму» или «назад к коммунизму». Разумеется, речь не идет о некоем «третьем пути». Третьих путей вообще, по-видимому, не бывает. Более того, дело даже не в ответе, а в принципиально иных постановках основных, главных вопросов и проблем выхода России из кризиса и из зоны этого кризиса. Принципиально по-иному должна разрабатываться стратегия выживания (минимум) и/или преуспевания (максимум) в позднекапиталистическом и, кто знает, быть может, в посткапиталистическом мире XXI в. Иначе в поисках выхода получится, что выхода нет — «есть только вход, и то не тот». Одно дело — пересаживаться из тонущей шлюпки на мощный фрегат, и совсем другое — карабкаться из нее на давший сильную течь, хотя и великолепный и богатый, но медленно тонущий корабль. Или, скажем мягче, на корабль, который и так переполнен, кренится и где лишние не нужны. Где места и так не хватает, а по лестнице уже карабкаются латиноамериканцы, восточноазиаты, восточноевропейцы.

III

Отчасти действительно: коммунизм и капитализм — противоположные начала, взаимоисключающие, непримиримо враждебные системы, «борющиеся царства». Но это так лишь содержательно. Однако помимо содержательного аспекта развития у каждой системы имеются и другие. Например, генетический и функциональный.

Есть один исторический парадокс, который не только не объяснили до сих пор, но и вообще, кажется, не замечают. Коммунизм как совокупность идей существует почти два с половиной тысячелетия. По крайней мере, коммунистические идеи существуют со времен киников, которые первыми попытались сформулировать антисистемный комплекс идей как контркультуру, охватывающую все сферы жизни: отношения эксплуататоров и эксплуатируемых, общества и природы, отношения полов или, как говорят теперь, «тендерные» отношения и даже отношения «центр — периферия». Однако в качестве особой социально-экономической системы коммунизм материализовался только в капиталистическую эпоху. Исторический коммунизм («реальный коммунизм», «реальный социализм») — это только антикапитализм. В истории никогда не был таких социальных систем, как антирабовладение и интифеодализм. Коммунизм как социальная система никогда не существовал как антифеодализм или антирабовладение. Только антикапитализм, только как отрицание капитализма. Причем капитализма на определенной стадии его развития — социального, экономического, технического.

Попытка якобинского эксперимента на доиндустриальной основе, направленного против Старого Порядка, провалилась, якобинцы не стали создателями антикапиталистической зоны. Постиндустриальный капитализм с энтээровской организацией производства — в этом мы убедились воочию, эмпирически, оказался несовместим с коммунизмом, точнее — наоборот. И если к производственной системе капитализма НТР повернулась обоими своими тиками — положительным и отрицательным, то к коммунизму — только отрицательным. Лик этот стал для коммунизма ликом Горгоны с ее окаменяющим взглядом. Можно сказать иначе: присоединившись в 40-е годы к гонке ядерных вооружений, производство которых и было начальной, примитивной фазой НТР, коммунизм «плюхнулся» в котел НТР, чтобы, так сказать, в нем омолодиться. Но в долгосрочной перспективе вышло как с царем из «Конька-Горбунка»: «Бух в котел — и там сварился». У капитализма шкура толще, он может вариться дольше, но тоже не вечно.