Лестер Туроу - Будущее капитализма

Завоевания часто вели к обогащению, но богатство становилось достоинством (dignitas) не вследствие личного потребления, а вследствие даров; обычно дарили гражданам своего города общественное здание, начертав на нем свое имя. Глава государства не строил дворцов для самого себя: это подобало восточным деспотам (45) . Paul Veyne, Bread and Circuses (London: Penguin, 1990), p. 251. . Дары обеспечивали столь высокий престиж, что в самом Риме только императору дозволялось строить общественные здания. Цель жизни состояла не в том, чтобы быть богатым и пользоваться высоким уровнем потребления. Для римлянина коллективное благо его беспредельной империи было важнее его личного уровня жизни (46) . Dupont, Daily Life in Ancient Rome, p. 31. .

С точки зрения Аристотеля, «великолепен человек, дающий дары» — а не человек, накопивший богатства (47) . Veyne, Bread and Circuses, p. xvii. . Дары были моральной обязанностью. Но это не соответствует нашему представлению о благотворительности в пользу бедных. Дар имел целью прославление империи и самого дарителя. Дар подчеркивал тот факт, что даритель был общественный деятель (48) . Ibid., p. 16. . Начертать свое имя на здании значило обрести бессмертие (49) . Ibid., pp. 136, 148. . Вследствие этого дома цезарей были скромны по сравнению с теми, которые они строили для общества (50) . Encyclopedia Britannica, Vol. 19, p. 454. .

Модель императорского Рима отражает совсем иное соотношение общественных и частных строений, чем это можно наблюдать на моделях современных городов. Доля общественного пространства была намного больше, а доля частного — намного меньше (51) . Leonardo B. Dal Maso,Rome of the Caesars (Florence: Bonechi Edizioni, 1990), p. 1. . Общественные здания господствовали (52) . Giardina, ed… The Romans, p. 33. . В современных обществах дело обстоит наоборот: господствует частное начало, а общественное вторично. Для них частное было отрицательным, общественное — благом (53) . Paul Veyne, The Roman Empire," p. 163. . У богатых людей не было водопроводов, но они были в общественных банях (54) . Yvon Thebert, «Private Life and Domestic Architecture in Roman Africa,» in A History of Private Life from PaganRome to Byzantium, p. 351. . Цицерон сказал, что «римляне ненавидят частную роскошь, они любят общественное великолепие»; о современных обществах этого сказать нельзя (55) . Veyne, Bread and Circuses, p. 251. . Они построили свою империю, руководствуясь ценностями, отличными от наших.

На другой стороне земного шара, в Китае, все технологии, нужные для промышленной революции, были изобретены на сотни лет раньше, чем в Европе. По крайней мере за восемьсот лет до европейцев китайцы изобрели доменные печи и поршневые мехи для производства стали; порох и пушки для военных действий; компас и руль для исследования мира; бумагу, наборный шрифт и печатный станок для распространения знаний; подвесные мосты; фарфор; колесный металлический плут; лошадиный хомут; ротационную молотилку и механическую сеялку для повышения урожайности; сверло, позволявшее использовать энергию природного газа; десятичную систему, отрицательные числа и нуль, чтобы анализировать свои действия. Даже простая колесная тачка и спички были у китайцев на сотни лет раньше, чем у нас (56) . Alam Peyrefitte, The Immobile Empire (New York: Knopf, 1992), p. 420; Braudel, History of Civilization, p. 168. .

Если бы можно было в пятнадцатом веке спросить историков, какая страна должна победить и колонизировать весь остальной мир, а затем перейти раньше всех от сельскохозяйственного производства к промышленному, то они назвали бы Китай. Между тем как победившая Европа состояла из вечно ссорившихся мелких государств, далеко отставала от Китая в технологии, не знала его политической и социальной интеграции.

Почему же это произошло? У Китая не было надлежащих идеологий. Китайцы отвергали, не использовали и забывали те самые технологии, которые дали бы им господство над миром. В каждой новой технологии они видели не возможность, а угрозу. Новшества были запрещены. Решение всех проблем надо было искать в канонических текстах, освященных Конфуцием.

Люди редко выбирают прямой и рациональный путь. У них всегда бывает много конкурирующих представлений о «правильной» организации труда. Даже в фирмах одной и той же национальной культуры технологический выбор часто зависит от соотношения сил, ценностей, истории и культуры отдельной фирмы (57) . Robert J. Thomas, What Machines Can't Do: Politics and Technology in the Industrial Enterprise (Berkeley: University of California Press, 1994), pp. xiv, 6, 10. . Новые технологии воздействуют на производительность труда, но, кроме того, они воздействуют также на статус, суждения, влиятельность, власть и авторитет. История имеет значение.

Как мы увидим в следующих главах, в эпоху искусственной интеллектуальной промышленности капитализму будут нужны долговременные общественные инвестиции в научные исследования и разработки, в образование и в инфраструктуру. Но когда используются нормальные для капитализма способы принятия решений, капитализм никогда не смотрит в будущее дальше, чем на восемь-десять лет, а чаще, всего — на три четыре года. Проблема ставится просто. Капитализм остро нуждается в том, чего он, по своей внутренней логике, не обязан делать.

В некоторой степени это было верно всегда, но эта проблема осложнилась из-за окончания «холодной войны», идеологии радикального индивидуализма и эпохи бюджетных дефицитов, когда правительства не в силах делать долговременные инвестиции. В капиталистическом обществе, эпохи искусственной интеллектуальной промышленности подлинная роль правительства состоит именно в том, что оно должно представлять настоящем интересы будущего; но нынешние правительства действуют как раз наоборот. Они снижают инвестиции в будущее, чтобы повысить потребление в настоящем.

Когда сила интеллекта становится единственным источником стратегического превосходства, фирма должна — в интересах своей стратегической конкурентоспособности — интегрировать квалифицированную рабочую силу в сплоченную организацию. Но при сокращениях корпорации делают как раз обратное. Работникам всех степеней квалификации демонстрируют, что фирма не лояльна по отношению к ним и косвенным образом внушают, что они тоже не должны быть лояльны по отношению к фирме. При таких ценностях каким образом фирма может сохранить и умножить интеллект — свое единственное стратегическое достояние?

Как же капиталистическая система может действовать в эпоху интеллектуальной рабочей силы, если эта сила не может быть собственностью? Большая часть фирм, имеющих такой характер (юридические фирмы, бухгалтерские фирмы, инвестиционные банки), не управляются теперь сторонними собственниками-капиталистами. Эти фирмы нанимают людей, оплачивают их, повышают в должности, принимают решения и выбирают лидеров совсем иначе, чем это делают во всем мире всевозможные «Дженерал Моторз» и «Дженерал Электрик». Когда фирмы, управляемые интеллектуальной рабочей силой, пытаются привлечь сторонних капиталистических собственников, из этого не получается ничего хорошего. «Делатели дождя» («the, rainmakers»), то есть люди, приносящие фирме деньги, попросту переносят свои способности в другое место. Капиталист не может дать ничего, что им нужно.