Михаил Антонов - Капитализму в России не бывать!

Но если бы марксисты-экономисты 20-х годов (и в первую очередь Бухарин) не встали тогда на пути «товарников», то советский строй, вероятно, рухнул бы уже через несколько лет. А противостоять было очень трудно, потому что на полях книги Бухарина, против строк «Итак, политическая экономия изучает товарное хозяйство» сам Ленин написал: «не только!». И потому попытки создания политической экономии социализма продолжались.

В «Экономике переходного периода» Бухарин писал: «Ценность» (так русские марксисты тогда называли стоимость. — М.А.), как категория товарно-капиталистической системы в её равновесии, менее всего пригодна в переходный период, где в значительной степени исчезает товарное производство и где нет равновесия».

Казалось бы, Бухарин, отрицавший возможность товарного производства при социализме, должен был решительно выступить против ленинского нэпа. Впрочем, так оно поначалу и было.

Напомню, что первым вопрос о замене продразвёрстки продналогом поставил Троцкий, но большинство ЦК во главе с Лениным этот проект отвергло. А когда позже то же предложение внёс Ленин, Бухарин резко выступил против него. Но Ленин провёл кампанию по переходу к нэпу по всем правилам военного искусства, с хитрыми манёврами, обманом сторонников и противников, закулисными комбинациями и сговором и пр. На Х съезде партии было принято всего лишь решение о замене продразвёрстки продналогом. Но сразу же после съезда это «фискальное мероприятие» как один из шагов по улучшению положения в хозяйстве страны стали расширять до «новой экономической политики»: во всей России начался переход на товарно-денежные отношения, которых, по теории, разработанной Бухариным в полном соответствии с учением Маркса, при социализме и даже в переходный период быть не должно.

И вдруг Бухарин, как отмечали современники, даже не в 24 часа, а «в 24 минуты» из противника нэпа превратился в такого страстного защитника этого поворота, что Ленину пришлось его сдерживать. И с того времени главное, что определило его место в истории, — это защита ленинского плана строительства социалистического общества через нэп, кооперацию, мирное врастание в социализм его антагонистов — капиталистических элементов города и деревни.

Сложные перипетии борьбы за власть в руководстве РКП(б) в последние два года жизни Ленина и сразу после его смерти весьма по-разному (с существенными искажениями истины) освещались при Сталине и при Хрущёве, в период «застоя» и в «перестройку», а тем более во время господства радикальных либеральных реформаторов. Порой они напоминают захватывающий детектив. На мой взгляд, наиболее интересные эпизоды этой борьбы содержатся в книге Ю.Г.Фельштинского «Разговоры с Бухариным» и в книге М.Куна «Бухарин: его друзья и враги».

Очень сложные взаимоотношения двух самых видных советских вождей в 1917–1922 годах — Ленина и Троцкого — периодически проходили фазы близости и противостояния. Для того, чтобы крепче держать в своих руках бразды правления, Ленин предложил учредить пост генерального секретаря ЦК партии. Первоначально предполагалось назначить на эту должность Ивана Никитича Смирнова, человека исключительной честности. Но как раз в этот период у Ленина возникли очередные столкновения с Троцким, и он решил сделать генеральным секретарём Сталина, наименее любимого и наименее уважаемого в ближайшем окружении вождя. Хотя это окружение было интернационалистским, всё же в нём несколько снисходительно поглядывали на «кавказцев», а уж Сталина и из числа «кавказцев» не ставили ни во что. Когда-то Сталин отбывал сибирскую ссылку вместе со Свердловым, и у них отношения не сложились. Свердлов поделился своей антипатией с другими ленинцами. Свердлов умер, а характеристика, данная им Сталину, оставалась.

Став генсеком, Сталин начал энергично наводить порядок в Секретариате ЦК, искоренять там «вольницу», проводить линию, которую в модных сегодня терминах можно было бы назвать «укреплением вертикали власти», пока ещё только партийной. Со стороны, в особенности с точки зрения ленинского окружения, привыкшего жить в атмосфере необязательности, бурных словопрений и продолжительных согласований в комиссиях, это выглядело прежде всего как рост бюрократизма. Когда здоровье долго болевшего Ленина несколько поправилось, он, вернувшись к работе, был поражён этими бюрократическими новациями. И Ленин решил: пора менять «мастера острых блюд».

Но Сталин, считая, что он добросовестно выполнял порученное ему партией дело, вовсе не собирался отступать от своей линии на укрепление партийного аппарата. И в конце 1922 года уже сильно больной Ленин увидел, что Сталин далеко вышел за рамки технического руководителя секретариата и стал прямым конкурентом вождю. Ленин начинает борьбу за смещение Сталина с этого руководящего поста, однако он был не только болен, но и растерян. Ведь он создал не только партию нового типа, но и особую систему руководства этой партией «по-ленински», так чтобы никто не смог его заменить. И он предложил концепцию коллективного руководства, когда выбывшего из строя вождя заменяло бы Политбюро в целом, а каждый член этого органа не доверял другим и подсматривал бы за ними.

Но члены Политбюро, которые, мягко говоря, не любили друг друга и не доверяли один другому, восприняли этот принцип скептически. Тогда, чтобы не дать возможности одному из его соратников взять верх над другими, Ленин и написал своё «Завещание», в котором показал, что ни один из руководителей партии в одиночку управлять ею не в состоянии. О растерянности Ленина свидетельствует и то обстоятельство, что, предложив снять Сталина, он так и не указал, кого поставить на пост генсека. Расчёт его был на то, что письмо будет зачитано на ближайшем съезде партии, и члены партии, знакомые с завещанием вождя, не позволят никому из руководителей целиком взять власть в свои руки и управлять единолично.

Однако Ленин просчитался. Поскольку он дал не лучшие характеристики буквально каждому из ведущих членов руководства партии, то в опубликовании «Завещания» не был заинтересован ни один из них.

Согласно пожеланию Ленина, его письмо было оглашено по делегациям XIII съезда партии, проходившего в мае 1924 года. Но съезд единогласно решил тогда этого письма не публиковать, так как оно было адресовано на имя съезда и не было предназначено для печати. По-видимому, и делегатам съезда было рекомендовано не рассказывать о письме в своих парторганизациях. Так что рядовым членам партии, скорее всего, письмо осталось неизвестным. За его опубликование голосовал в Политбюро только Троцкий.