Сергей Кургинян - Исав и Иаков: Судьба развития в России и мире. Том 2

«Партия жизни» — хилиасты.

«Партия смерти» — ликвидационные гностики.

Ведь хилиазм (абсолютно необязательно еврейский, но и еврейский тоже) и впрямь был религиозным предтечей коммунизма.

А гностицизм — религиозным предтечей фашизма.

Не «и хилиазм, и гностицизм» — а ИЛИ хилиазм, ИЛИ гностицизм.

Русский народ каким-то невероятно тонким чутьем уловил это ИЛИ-ИЛИ.

И своим выбором решил судьбу одной из острейших схваток между хилиазмом и гностицизмом. Схватка называлась Вторая мировая война. В схватке этой противники выступали под некими светскими масками. Но суть схватки была метафизической. Так ее и предощущал Блок. Гностицизм не может простить русским их хилиастического выбора. Между тем та схватка была судьбоносной, но не последней. Мир движется к новой схватке. Или к новому туру Большой игры. Ставкой будет штука под названием развитие.

Поскольку для гностицизма и его питательной среды (эманационизма и прочего) истинно лишь неизменное, то развитие для него — это нечто очень вредное (возвращаю читателя к А.Лоргусу).

А для хилиазма развитие — это высшая и сокровеннейшая суть (сакральное время, кайрос).

Поскольку Творец — это, как ни крутись, движущийся сверхсубъект (иначе какой Шестоднев?), то он для гностиков не только не благ (не истинен), но и враждебен. А благ вовсе не Творец, а совсем другое начало — пассивное и лишенное всяческих атрибуций. Чтобы прорваться в это начало, нужно обрушить мир атрибуций. А некто тебе мешает. Да еще развиваться хочет, то есть дальше мучительствовать.

Столкновение неизбежно. Нет более острой метафизической коллизии, чем столкновение хилиастов и гностиков. Тут или-или.

Или восхождение форм — или их аннулирование.

Или развитие — или покой.

Или высшая личностность — или безличностность…

Или собор, где важен каждый и нет низших, — или «собирание искр».

Или всеобщее спасение — или деление на психиков, пневматиков и гиликов.

Или «Педагогическая поэма» — или «Собачье сердце».

В конечном счете, или жизнь — или смерть.

РОССИЯ ОЧЕНЬ ОПРОСТИЛАСЬ. НО НЕЛЬЗЯ ЖЕ СЧИТАТЬ СВОИХ СООТЕЧЕСТВЕННИКОВ, В ТОМ ЧИСЛЕ И ВОЦЕРКОВЛЕННЫХ, ТАКИМИ ПРОСТАКАМИ, КОТОРЫЕ НЕ ЗАДАДУТСЯ ВОПРОСОМ: А КАК ЖЕ МОЖНО ОДНОВРЕМЕННО И ОТ ПЛОТИ ИЗБАВЛЯТЬСЯ (УЖАСНЫЕ ГНОСТИКИ) И ТАК ХОТЕТЬ БУЛКИ ЖРАТЬ В ТЕЧЕНИЕ ТЫСЯЧИ ЛЕТ (УЖАСНЫЕ ХИЛИАСТЫ)?

Каждый выбирает для себя. НО ТОЛЬКО НЕ НАДО ПУТАТЬ ДРУГИХ. Путать людей — это вообще нехорошее дело. Но это совсем уж скверное дело в нынешней России, где и впрямь слишком многие и слишком сильно запутались. И где сейчас только ясность (не путать с примитивностью) может оказаться спасительной.

Интеллектуалы — не выстроенные в шеренгу солдаты. Каждый из них в отдельности выражает свое и только свое мнение. И каждое из этих мнений должно быть разобрано в отдельности. Разобрано уважительно, без всяких ассоциативных склеек и собирания очень разных и абсолютно автономных людей в антипартийные группы.

А.Лоргус — это А.Лоргус.

П.Гайденко — это П.Гайденко.

Интеллектуал может сказать сам про себя, что он следует такой-то школе или такой-то традиции. Но никто другой не имеет права низводить думающую личность даже к таким серьезным и совсем не уничижительным сущностям, как Традиция или Школа.

В каждом интеллектуальном тексте есть содержание. Текст предлагается нам для того, чтобы мы его прочитали. То есть выявили содержание и, выявив оное, что-то с чем-то соотнесли.

Я никогда не буду объединять П.Гайденко и АЛоргуса по каким-то внешним признакам, например, по их совместному участию в Рождественских Чтениях. Я никогда не буду осуществлять ложных склеек по принципу каких бы то ни было внешних ассоциаций (белых или каких-либо других). Я никогда не буду пренебрежительно относиться к аутентичности отдельного интеллектуального текста. Но и трепетать по поводу текстов я не намерен. Текст — это система. Она предложена мне для того, чтобы я ее самостоятельно освоил, в каком-то смысле раскрыл, сопоставив элементы данной системы… И сделал выводы.

Кроме того, если автор текста не скрывает, что у него есть политическая позиция, состоящая, например, в том, что хилиасты ужасны, ибо породили ужасных большевиков (а также террористов и анархистов), то я не имею права элиминировать эту политическую позицию и назвать текст внеидеологическим или комплиментарным по отношению к тому, что он, текст, оценивает так-то и так-то.

Если автор говорит, что христианство несовместимо с развитием, то я не должен говорить, что автор в этом тексте развитие рассматривает. Он его изгоняет из религии (а потому, в каком-то смысле, и из культуры).

Я показываю, как именно этот автор в этом тексте осуществляет свой аутентичный замысел. И спрашиваю себя, кто, как и почему это осуществлял до автора. В чем своеобразие автора, а в чем его преемственность по отношению к другим. Ибо нет своеобразия без преемственности.

Выясняется, что определенные тексты, как сложно построенные системы, подчинены прямо заявленному авторами или внятно доказанному мною целеполаганию. Не знаю как для кого, но для меня тексты без стратегического целеполагания в принципе абсолютно неинтересны.

Целеполагание оказывается тесно (и цитатно подтвержденным образом) связано с определенными идеологемами и даже стратагемами. Например, борьба с развитием («деанаптуэзация») — это очень серьезная стратагема. Искоренение хилиазма с помощью эллинизма — это тоже стратагема. Заявление о том, что Разум должен знать свои пределы и что вторгаться в трансцендентальное он не должен, это тоже стратагема.

Пиама Павловна Гайденко говорит об этом напрямую. Добро бы она сказала, что есть такая философская традиция наряду с другими. Но она говорит о том, что не только наука и религия, но и философия (философия не вполне наука) и религия могут «не противостоять друг другу как два взаимоисключающих, враждебных друг другу способа осмысления мира », а сотрудничать лишь в том случае, если философия «не претендует на исчерпывающее постижение всего с помощью разума, то есть не преувеличивает его возможности и признает существование трансцендентного начала, недоступного разуму». Но это очень специфический способ ведения диалога между наукой и религией, философией и религией.

Оставим в стороне светскую науку. А также те научные школы, которые рассматривают, например, возможности диалога разума с другим разумом и сверхразумом. Но разве все религиозные школы так относятся к возможностям разума? Пиама Павловна пишет: «И Платон, и Плотин, и Прокл были убеждены в том, что сущее, бытие в качестве условия своей возможности предполагает Единое (to hen) как некое сверхбытийное начало, трансцендентное как бытию, так и познанию».