Анатолий Лукьянов - Август 91-го. Был ли заговор?

Здесь не место длинным цитатам, но одну я все же вынужден привести, тем более что она проливает свет на историю гибели Союза и принадлежит человеку, вовсе не противостоящему российскому президенту, — Григорию Явлинскому. Когда корреспондент спросил его, почему Ельцин выбрал команду Гайдара, а не Явлинского, тот ответил: «У Бориса Николаевича и его ближайшего окружения были четкие политические установки, которые они считали приоритетными и хотели реализовать в любом случае. Прежде всего это одномоментный (в прямом смысле — в один день) не только политический, но и экономический развал Союза, ликвидация всех мыслимых координирующих экономических органов, включая финансовую, кредитную и денежную сферы. Далее — всесторонний отрыв России от всех республик, включая и такие, которые в то время не ставили такого вопроса, например, Белоруссия, Казахстан… Таков был политический заказ» («Литературная газета», 1992, № 44).

Как видим, тайное становится явным! Была четкая политическая установка: поставив страну перед свершившимся фактом, сделать все в один день. Таким роковым днем стало 8 декабря 1991 года. Поэтому вовсе не удивительно, а, наоборот, соответствует строгой правде заявление президента Казахстана Назарбаева: «Без России не было бы беловежского документа, без России не распался бы Союз» («Независимая газета», 6 мая 1992 г.).

Так что не надо пенять на «путчистов» как могильщиков Союзного договора. Ведь даже самые рьяные демократические радетели последнего варианта этого договора признают, что его подписание было мыслимо лишь в том случае, если «Горбачев собирался после подписания договора начать громить центр и его становой хребет — структуру КПСС или готов был дать это сделать республикам». Такой вывод Г. Попова весьма красноречив не только сам по себе, но и потому, что подтверждается рядом документов из следственного дела ГКЧП.

Переворот в государственном устройстве страны был задуман давно. Теперь он стал фактом. «Мы хотели сделать этот ПЕРЕВОРОТ, подписав договор, но только мирным путем», — заявляет Р. Хасбулатов, анализируя августовские события.

Таким образом, перед нами признание того, что настоящий переворот имел место не 19–20 августа, а позже, когда «демократам», захватившим власть, удалось начать ломку существующего конституционного строя и перевод его в «новое качественное состояние», как писал об этом И. Силаев. И здесь совсем по-иному видятся «герои» трагедии, в которую была ввергнута наша страна. Повторяю снова и снова: Союз ССР разрушили не народы, не трудящиеся различных национальностей. Его развалила ожесточенная борьба за власть политиков, не задумывавшихся даже как следует, на что они руку поднимали, какую тысячелетнюю историю поворачивали вспять!..

Кто виноват в разрушении Союза? — спрашивал позже экс-президента Горбачева редактор «Российской газеты». И сам же отвечал, что, как он думает, «решающую роль здесь сыграла КПСС», а стало быть, и ее бывший лидер. «Нет! — восклицает экс-президент. — Такой вывод неверен». Конечно, партия, и в частности Ю. Андропов, недооценивали важность национального вопроса, наивно полагали, что он у нас решен. Но к Горбачеву это не относится. Он все видел, знал и понимал.

Виновата же в разрушении Советского Союза, по его мнению, в первую очередь партийная номенклатура, особенно та ее часть, которая затеяла создание Компартии России. Виноваты сепаратисты, участвовавшие в беловежском сговоре, и, наконец, особо тяжкая вина, конечно, лежит на гэкачепистах, действия которых «никакая не защита Союза». В августе 1991 года, считает Горбачев, «партийная номенклатура поддержала гэкачепистов, а в декабре — «пущистов [подписавших договор о ликвидации СССР в Беловежской пуще]». Вот почему и те, и другие, и третьи изо всех сил стараются свалить вину за развал страны на Горбачева. Заметают следы. Напрасно. Отпечатки, оставленные ими, уже не удастся смыть — они в «компьютере истории». Вот так! Ни больше ни меньше.

Да полноте, господин экс-президент, хоть вы и не относите себя к партийной номенклатуре, в памяти «компьютера истории» сохранилось немало ваших почтенных и не очень почтенных следов.

С 1983 года я присутствовал практически на всех заседаниях Политбюро и Секретариата ЦК КПСС и за это время ни разу не был свидетелем каких-либо сомнений.

Горбачева в ценностях социализма, истинности марксизма или справедливости советского строя. Наоборот, во всех его выступлениях на Политбюро, а затем и в великом множестве его публикаций так и била в глаза твердейшая, безоглядная уверенность в незыблемости социализма и партийного руководства. Цитат приводить не буду. Они пока еще свежи в памяти.

Точно так же обстояло дело и с ценностями советской федерации. Никаких сомнений, никаких намеков на возможность ее изменения, полнейший ригоризм по отношению к тем, кто думает иначе. Слов было в избытке. Но вот когда пришла пора защищать Союз, сами основы его существования, то решительных действий (не слов, а именно действий) Председателя Верховного Совета, а затем президента СССР оказалось до смешного мало.

Нельзя не вспомнить, скажем, как на Первом съезде народных депутатов СССР представители Латвии и Литвы Горбунов и Ландсбергис потребовали реанимировать Союзный договор 1922 года с явной целью доказать, что их республики этот договор не подписывали, а потому вправе выйти из состава Союза. Горбачев отделался тогда общей репликой о необходимости укреплять республиканский суверенитет. Хотя уже в то время было ясно, какая угроза таится в этих предложениях. Тогда еще вполне достаточным было внести необходимые коррективы в действующую Конституцию СССР или принять законы о разграничении полномочий Союза и республик, о гражданстве, о языке, о защите прав национальных меньшинств (что, кстати, и было впоследствии сделано Верховным Советом СССР).

Но наступление праворадикальных, националистических и сепаратистских сил продолжалось. Появилась концепция так называемой «дефедерализации», под которой явно проступало стремление разгромить союзный центр. Вовсю стала рекламироваться идея «абсолютного суверенитета», хотя никогда и нигде такого суверенитета в исторической практике не было. Суверенитет всегда ограничен международными и иными обязательствами государства. Но и здесь со стороны союзного президента не последовало ни серьезной теоретической отповеди, ни, самое главное, практических шагов по пресечению сепаратизма. И это далеко не случайно. Каждая острая постановка подобных вопросов на Политбюро натыкалась на бурные уверения Яковлева, Шеварднадзе, Медведева и других деятелей из ближайшего окружения генсека, что никакой угрозы для Союза сепаратистские поползновения не представляют. И Горбачев почти всегда сдавался.