Арон Аврех - Масоны и революция

Наше предположение сводится к тому, что ни Гучков, ни Львов к этому визиту никакого отношения не имели и о нем не знали. Во-первых, потому что, как мы уже писали выше, никакого объединенного заговора Гучков—Львов вообще не существовало. Во-вторых, ни Гучков, ни Львов не были масонами. Тот, кто всерьез изучал политическую биографию Гучкова, его чисто столыпинское мировоззрение, глубокую неприязнь к кадетам, понимает, что он не только не был масоном, но и не мог им быть. Наоборот, он мог быть только ярым антимасоном, ничуть не уступая здесь любому черносотенцу. Для него даже князь Львов был неприемлем, а Некрасов, левый кадет, был для Гучкова в лучшем случае persona non grata. Это отлично понимал и Мельгунов, современник Гучкова, поэтому он и не говорит ни слова в своей книге о той или иной причастности Гучкова к масонству.

Точно так же не был и не мог быть по своим убеждениям масоном и князь Львов. Это очень хорошо доказывает книга Тихона Полнера о князе Львове, ближайшим сотрудником и другом которого он был. В ней Львов предстает глубоко религиозным человеком, всерьез думавшим об удалении, во имя спасения души, в Тихонову пустынь, т. е. был по своим глубинным чувствам и настроениям антизападником, так сказать мистически-русским. Масонство же было явлением чисто западным, и уже этого одного было достаточно, чтобы для Львова масонство стало абсолютно неприемлемым. Как мы помним, Аронсон в своей книге вынужден был признать, что его утверждение о том, что Львов был масоном, вызвало протест, в котором говорилось, что тот не мог быть таковым именно по своим нравственно-религиозным убеждениям. Аронсон поступил с этим опровержением так, как не позволил бы себе это сделать ни один серьезный, заботящийся о своем добром имени автор: он не ответил на него ни словом. И нетрудно понять почему: у него не было никаких контраргументов.

Вот еще один аргумент Н. Яковлева. «Те, кто входил в масонскую организацию, — пишет он, — горой стали за дворцовый переворот. Они двигали заговор только в этом направлении. Меньшевики Н. С. Чхеидзе, А. И. Чхенкели, М. И. Скобелев, а также А. Ф. Керенский, все масоны, одобрили этот образ действия и ради его успеха делали все, зависевшее от них, чтобы парализовать развитие массового движения в стране» [20]. Помимо неубедительности (у Н. Яковлева нет и не может быть, поскольку их нет в природе, ни одного факта, говорящего о том, что перечисленные им лица были хоть в какой-то степени причастны к заговору), мы обнаруживаем еще и неправомерное смешение двух разных вещей — дворцового заговора и массового движения. Совершенно очевидно, что можно быть противником массового движения и не иметь ни малейшего отношения к заговорщицким планам о дворцовом перевороте. Так оно в действительности и было.

Все перечисленные Н. Яковлевым деятели, как показывают факты, боялись и не хотели революции. Чхеидзе, о чем далее пишет Н. Яковлев, действительно просил тифлисского городского голову Хатисова передать тамошним меньшевикам — Жордания и пр.— его наказ удерживать рабочих от выступлений. Керенский, как свидетельствует В. Б. Станкевич (это место из его воспоминаний, которое цитирует Н. Яковлев, также широко используется в нашей литературе, в том числе и автором этих строк), действительно отрицательно относился к возможному народному выступлению [21]. Но это говорит только об одном: и перечисленные меньшевики, и Керенский превратились на Деле в левый фланг думского «Прогрессивного блока» и так же, как и блокисты, считали крайне опасной и нежелательной революцию во время войны. Об участии в заговоре по масонской линии приведенные факты никоим образом не говорят.

Свой последний аргумент Н. Яковлев вновь связывает с именем Маниковского. Приведя слова Шульгина из тех же «Дней» о том, что «перед возможным падением власти, перед бездонной пропастью этого обвала, у нас (земцев, блокистов и т. д. — А. А.) кружилась голова и немело сердце», Н. Яковлев далее замечает: «Вероятно, так представлялось дело непосвященным (т. е. тому же Шульгину и тем же блокистам и земцам. — А. А.), но бок о бок с ними были те, кто знал, — российские масоны. Они отделывались общими фразами на многолюдных сборищах и неукоснительно хранили тайну своих планов. Нет сомнения, что только они в правящей верхушке Россиивыступали сплоченной ячейкой, имея достаточно четко проработанный замысел». И далее утверждается, что масоны планировали переход власти в руки буржуазии в форме военной диктатуры, «или, если угодно, хунты, естественно не связанной никакими законами». Кого же планировали масоны поставить во главе хунты? — ставит Н. Яковлев главный вопрос и отвечает: Маниковского. В доказательство он цитирует Мельгунова, который писал: «Вспомним, что Хатисов должен был указать на сочувствие заговору ген. Маниковского», и приводит cвидетельство Шидловского о том, что 27 февраля 1917 г. в частном заседании Думы не кто иной, как Некрасов, предложил установить военную диктатуру во главе с популярным генералом, каковым, по его мнению, был Маниковский [22].

Слова о правящей верхушке России подчеркнуты нами: в них особый смысл. Причислить масонов Некрасова, Чхеидзе, Керенского и им подобных к правящей верхушке страны смог только Н. Яковлев. Даже сам Маниковский не принадлежал к «правящей верхушке», ибо не оказывал на политику двора и «верхов» ни малейшего влияния. Что же касается очередной комбинации из имен Маниковского, Хатисова и Некрасова, то здесь перед нами, увы, сочинительство.

Миссия Хатисова имела место летом 1916 г., т. е. не просто задолго до 27 февраля 1917 г., а в совершенно иной политической ситуации. А главное, о чем Яковлев не может не знать, раз он читал Мельгунова, в задачу этой миссии входило пригласить к участию в заговоре великого князя Николая Николаевича, с тем чтобы ему, в случае успеха, передать власть и тем самым сохранить не только монархию, но и династиюРомановых. Если такова была истинная цель масонов, то что общего она имеет с передачей власти из рук царизма в руки хунты? И как вообще можно объединить эти два взаимоисключающих начала: новый самодержавный или полусамодержавный царь и хунта — форма власти, обычно возникающая на базе свержения законного правительства?

Что же касается свидетельства Шидловского, то это всего-навсего еще один пример полной растерянности оппозиционных масонов и немасонов — Некрасова и Милюкова, Керенского и того же Шидловского и иже с ними перед лицом народной революции, сметавшей царизм и угрожавшей тем же в ходе своего дальнейшего развития, как они все это достаточно хорошо понимали, всем этим горе-спасителям России. Каждый предлагал свои проекты спасения монархии, остановки революции на рубеже «ответственного министерства», которые тут же отметались как совершенно неосуществимые и запоздавшие. К числу таких прожектов, не проживших и часа, надо отнести и предложение Некрасова, политический вес и роль которого в оппозиционной думской и земской среде, не говоря уже о масонской, Н. Яковлев непомерно преувеличивает. Каждый хватался за свою соломинку — вот все, к чему в конечном итоге свелась вся грозная как для царизма, так и для революции в изображении Н. Яковлева деятельность русских масонов.