Соломон Шварц - Антисемитизм в Советском Союзе

После этого обследования Президиум ДагЦИК'а принял было решение о проведении необходимых для устранения всех этих беззаконий мероприятий. Но опять ничего не изменилось. В «записке» Комзета мы далее читаем:

«Старший инструктор НК РКИ Дагестана тов. Галулаев, член партии, письменно сообщил в Москву, между прочим, о следующем:

а) интерес со стороны высших правительственных органов Дагестана к судьбе горско-еврейского населения, поднятый приездом тов. Островского, продолжался короткое время, после чего наступила реакция, принявшая в Дербентском округе характер отместки за временно причиненные неприятности;

б) со стороны лиц и учреждений, от которых зависит решение ряда намеченных мероприятий, замечается явно-недоброжелательное, а в лучшем случае, безучастное отношение, вследствие чего принятые директивы не выполняются;

в) в центре горско-еврейской оседлости, в Дербентском округе упорно продолжается прежняя практика притеснений горско-еврейской массы, чинимых советскими органами». (Подчеркнуто в подлиннике).

В сообщении инструктора НК РКИ отмечалось также, что ездивший в Москву в качестве жалобщика от горских евреев делегат от восьми аулов Антилов по возвращении в Дагестан был посажен в тюрьму и предан суду. Правда, суд его оправдал.

В феврале 1929 года Президиум ВЦИК'а принял новое постановление о горских евреях в Дагестане, наметившее ряд мероприятий, которые должны были изменить положение дагестанского еврейства ( Ларин, стр. 133.). О результатах этих мероприятий сведений в большую печать не проникало.

Во многих из показанных выше случаев антисемитских проявлений антисемитизм носит почти иррациональный характер. Это было отталкивание от непривычного, ощущаемого, как «чужое». У некоторых это ощущение «чужого» приобретало такой законченный характер, что даже уже не вызывало отталкивания от евреев, а просто отношение к ним, как к чему-то вне человеческого общества. Поразительный пример такого отношения к еврейству мы встречаем в рассказе Бориса Пильняка «Ледоход», написанном в 1924 году, когда еще так свежа была память о страшных еврейских погромах периода гражданской войны.

Автор рассказывает о занятии отрядом «повстанцев» небольшого городка на Украине; атаман отряда анархист, но комиссар отряда коммунист, в отряде регулярно получают и читают «Известия» и отряд живет жизнью советских повстанцев. Но «жидов» вешают и в городке устраивают погром ( Борис Пильняк, «Собрание сочинений», т. 3, Москва-Ленинград, Госиздат, 1929 г., стр. 81.):

«К утру в городке начался еврейский погром, всегда страшный тем, что евреи, собираясь сотнями, начинают выть страшнее сотни собак, когда собаки воют на луну, — и гнусной традиционностью еврейских перин, застилающих пухом по ветру улицы».

При этом автору, по-видимому, даже и в голову не приходило, что он глубоко увяз в болоте антисемитизма. И когда через несколько лет ему был брошен публично упрек в антисемитизме — со ссылкой на только что цитированный рассказ, — он энергично протестовал против этого обвинения (Обвинение это было выдвинуто против Пильняка в статье Максима Горького «Об антисемитизме» в «Известиях» от 24-го июня 1931 года, о чем было сообщено в телеграмме ЕТА из Москвы, напечатанной на следующий день в «Нью Йорк Таймс». Пильняк в это время находился в Соединенных Штатах. Но лишь через десять дней, в «Нью Йорк Таймс» от 5-го июля, появился протест его против обвинения его в антисемитизме: Пильняк высказывает при этом свое «восхищение еврейским народом» («admiration for the Jewish people») и ссылается на перевод его произведений на иддиш и на иврит и — на свою еврейскую бабушку.).

Но такое эстетско-снобистское и в основе своей пассивно-толерантное отношение к крайним проявлениям антисемитизма было уделом немногих. Гораздо шире были распространены настроения активного и агрессивного антисемитизма, которым в обстановке болезненной ломки старого жизненного уклада и распада старой социальной ткани легко поддавались многие из тех, кому эта ломка несла социальную деградацию или тяжелые материальные лишения (а кто не переживал этих лишений в первое десятилетие революции?).

Этот массовый и почти стихийный антисемитизм искал своего обоснования. Прямая защита антисемитизма была, правда, затруднена в Советском Союзе, так как советское правительство не без основания видело в антисемитизме возможное орудие контрреволюции. Всё же в 20-ых годах запрет антисемитизма не носил такого абсолютного характера, чтобы сделать невозможной публичную аргументацию в пользу антисемитизма. В качестве образца такой публичной защиты, формально полу-защиты антисемитизма приведу выдержку из речи проф. Юрия В. Ключникова на митинге, посвященном еврейскому вопросу, состоявшемся в Москве, в помещении консерватории, 2-го декабря 1926 года (Цитировано по стенограмме речи Ключникова Лариным, стр. 124–125. Часть стенограммы была напечатана в «Рабочей Москве» от 7-го декабря 1926 года.).

«…Уже февральская революция (1917 года) установила равноправие всех граждан России, в том числе и евреев. Октябрьская революция пошла еще дальше. Русская нация проявила самоотречение. Создалось определенное несоответствие между количественным составом (евреев) в Союзе и теми местами, которые в городах временно евреи заняли…

Вы видите, как по всей Москве настроились мелкие будочки с хлебом и колбасой, являющиеся еврейскими. Вот вам первоисточник этого недовольства: мы здесь в своем городе, а к нам приезжают и стесняют нас. Когда русские видят, как русские же женщины, старики и дети мерзнут по 9–11 часов на улице, мокнут под дождем над ларьком Моссельпрома, и когда они видят эти сравнительно теплые (еврейские) ларьки с хлебом и колбасой, у них появляется ощущение недовольства…

Это явление упускать из виду нельзя. С этим нужно считаться. У жителей больших городов может явиться это сторожкое чувство, поскольку страшно нарушена пропорция и в государственном строительстве и в практической жизни и в других областях между численным составом (евреев) и населением. Если бы у нас в Москве не было жилищного кризиса — масса людей теснится в помещении, где нельзя совершенно жить; а в то же время вы видите, как люди приезжают из других частей страны и занимают жилую площадь. Это приезжие евреи…

Дело не в антисемитизме, а в том, что растет национальное недовольство, национальная сторожкость, настороженность других наций. На это не надо закрывать глаза. То, что скажет русский русскому, того он еврею не скажет. Массы говорят, что слишком много евреев в Москве. С этим считайтесь, но не называйте это антисемитизмом».