Юрий Емельянов - Сталин перед судом пигмеев

В то же время Вяляс заявил, что он выступал на конференции КПСС не только от имени коммунистов Эстонии, но и организаторов 100-тысячного митинга на Певческом поле в Таллине. Вяляс подчеркивал, что делегация коммунистов Эстонии получила «напутствие на небывалом по эмоциональному заряду и масштабам митинге, организованном по инициативе недавно родившегося у нас массового движения народного фронта в поддержку перестройки». Делегация Компартии Эстонии представила свои предложения в виде развернутого меморандума.

Предложения «в области экономической и социальной политики» предусматривали передачу функций «управления экономики (кроме сферы обороны)… из союзной компетенции, из совместной компетенции СССР и союзных республик в компетенцию республик. К ведению республик необходимо отнести решение вопросов регулирования цен, тарифов и оплаты труда, финансовой и кредитной политики в пределах произведенного национального дохода». Предлагалось также «конкретизировать понятие государственной собственности в СССР, установив в Конституции СССР, что государственная собственность страны (за исключением сферы обороны) состоит из государственной собственности всех союзных республик, которые являются полноправными распорядителями этой собственности, национального дохода на своих территориях». О том, что значительная часть государственной собственности Эстонии была создана за счет всего Союза, в предложениях не упоминалось.

Явно откликаясь на требования Народного фронта Эстонии и других новых общественных организаций, предложения по национальной политике и межнациональным отношениям содержали требование о праве Эстонии «на свое гражданство и государственный язык». При этом не говорилось, как эти права будут сочетаться с общесоюзным гражданством и статусом русского языка в Эстонии. Хотя предложение о регулировании «демографической ситуации в сторону увеличения доли коренного населения» в Эстонии прямо не говорило о вытеснении «некоренного населения», трудно было представить, каким иным образом авторы документа собираются реализовать свою программу об «увеличении доли коренного населения».

Первым в программе «в области демократизации государственной и общественной жизни» стояла задача: «осудить массовые репрессии периода культа личности (в Эстонии в 1941 и 1949 годах) как преступления против человечности», (Вопрос о депортациях постоянно использовался в пропаганде Запада на Прибалтику.) Особо оговаривалась необходимость Эстонии и других республик «иметь… свои представительства в соседних странах и государствах с многочисленной эмиграцией (имея в виду эмигрантов этой национальности)». Программа предусматривала «определить статус общественных организаций и других форм проявления гражданской инициативы», установления «гарантий их участия в разработке политического курса и управления общественными и государственными делами». Программа требовала «шире привлекать их к разработке и осуществлению важных государственных решений».

Руководство Компартии Эстонии делало вид, будто не видит противоречий между «ленинизмом» и программами Народного фронта Эстонии и других организаций. Как показали дальнейшие события, под покровом «восстановления ленинских норм» выдвигались требования, отвечавшие планам отделения Эстонии от СССР. Никто на конференции не попытался обратить внимание на сходство различных положений меморандума, представленного делегацией Эстонии, с давнишними требованиями, выдвигавшимися эмигрантами и их западными покровителями. Разница была лишь в том, что последние не прикрывали свои требования выхода из Эстонии фразами о «восстановлении ленинских норм».

Впрочем, выступление Вяляса и его меморандум не привлекли особого внимания многих из миллионов советских людей за пределами Прибалтики, хотя в те дни они напряженно следили за работой конференции. Гораздо больший интерес вызвали события вокруг конфликта между Б.Н. Ельциным и остальными членами Политбюро. Выступление Ельцина и ответ ему Лигачева стали предметом многочисленных споров и пересудов. Тогда стала знаменитой фраза Лигачева: «Борис, ты не прав!», которую он дважды повторил, обращаясь к Ельцину. Но было очевидно, что Ельцин не поддавался увещеваниям. Он продолжал свою конфронтацию с руководством КПСС, начавшуюся с осени 1987 года. В то же время вскоре стало ясно, что в своем соперничестве с руководителями страны Ельцин был готов опереться на те круги, которые требовали решительного слома советской системы.

Всеобщее внимание привлекло и выступление писателя Юрия Бондарева, содержавшее резкую критику политики Горбачева и ее последствия. В своей речи 29 июня 1988 года он осудил тех, кто принялся «разрушать старый мир до основания…. вытаптывать просо, которое кто-то сеял… разрушать фундамент еще не построенного дворца». Писатель призывал: «Нам не нужно, чтобы мы, разрушая свое прошлое, тем самым добивали бы свое будущее». Он с возмущением говорил о призывах «исключить из школьных программ… произведения Шолохова» и «вместо них включить «Дети Арбата». Он говорил о публикациях, в которых «журналы «Наш современник» и «Молодая гвардия» внедряют ненависть в гены», что «стабильность является самым страшным». Он цитировал «молодого человека», который писал «такие слова о старшем поколении: «Неужели вы еще не поняли, что мы вас уже разгромили? Все средства массовой информации, телевидение, видео, радио, печать в наших руках. Громят вас ежедневно, бьют вас. Прошло время ваших песен».

Бондарев разоблачал антисоциалистический характер «прорабов перестройки». Он говорил: «Наша экстремистская критика со своим деспотизмом, бескультурьем, властолюбием и цинизмом в оценках явлений как бы находится над и впереди социалистического прогресса. Он хочет присвоить себе новое звание «прораба перестройки». На самом деле исповедует главный свой постулат: пусть расцветают все сорняки и соперничают все злые силы; только при хаосе, путанице, неразберихе, интригах, эпидемиях литературных скандалов, только расшатав веру, мы сможем сшить униформу мышления, выгодную лично нам. Да, эта критика вожделеет к власти и, отбрасывая мораль и совесть, может поставить идеологию на границу кризиса».

Выступая против разрушения основ советского общества, писатель заявлял: «Мы против того, чтобы наше общество стало толпой одиноких людей, добровольным узником коммерческой потребительской ловушки, обещающей роскошную жизнь чужой всепроникающей рекламой».

Ю.В. Бондарев впервые поставил под вопрос и правильность «горбачевской перестройки». Писатель сравнил «перестройку с самолетом, который подняли в воздух, не зная, есть ли в пункте назначения посадочная площадка». В своем выступлении председатель Советского комитета защиты мира Г.А. Боровик попытался опровергнуть Ю.В. Бондарева. Он также воспользовался образом самолета, исходя из того, что «самолет-Родина» стоял на лугу. «Только вдруг обнаруживается, что это не луг вовсе, на котором стоит самолет, а болото. Опасное, засасывающее. Еще немного — и гибель… С великим, невероятным трудом пилоты подняли самолет над болотом, над лесом подняли. А летные качества ведь неважные. И заржавело многое, и комья грязи. Тяжело, но летит. И вдруг кто-то из пассажиров спрашивает: «Как же так? Самолет подняли, а куда лететь — не знаете?» А другой говорит: «Вы лишили нас веры. Мы верили, что сидим на лугу, а оказалось, что сидим на болоте». Но самолет-то взлетел! Все-таки взлетел! И в нем — наша вера. Пока что мы еще кружимся, видимо, над болотом. Но долго нельзя — горючего может не хватить. И садиться обратно тоже нельзя — гибель. Мы все — экипаж нашего самолета».