Юрий Емельянов - Сталин перед судом пигмеев

Правда, Боровик оговорился, что его «сравнение Родины с самолетом хромает». На деле «хромала» попытка Боровика опровергнуть Бондарева. Во-первых, в своем выступлении Боровик невольно вынужден был подтвердить правоту Бондарева, объявив, что «самолет подняли в воздух», не думая о наличии посадочной площадки. Во-вторых, жизнь подтвердила предвидения Бондарева относительно провала перестройки по-горбачевски, быстрого превращения «прорабов перестройки» социалистического общества в могильщиков социализма и превращения советских людей в «узников коммерческой потребительской ловушки». Если же воспользоваться образом Боровика, то последовавшие события можно описать так: «самолет», направляемый «прорабами перестройки», после хаотичных кружений угодил в топкое болото.

В то же время сравнение Боровика «доперестроечной» жизни с болотом, в котором мог погибнуть Советский Союз, позволяло убеждать советских людей В том, что под руководством Горбачева они чудом уцелели от неминуемой катастрофы и поэтому ему следует безоговорочно верить и впредь.

Несмотря на выступление Бондарева, а также глухое ворчание ряда делегатов по поводу публикаций либеральной печати, XIX конференция КПСС поддержала Горбачева и его политику. В резолюции «О гласности», с докладом о которой выступил А.Н. Яковлев, не было высказано ни единого критического слова в адрес антисоветских публикаций последнего времени. Напротив, в резолюции однозначно положительно оценивалась «обстановка гласности в деятельности… средств массовой информации» и заявлялось, что «утверждение открытости и правдивости… позволили партии, всему народу лучше понять свое прошлое и настоящее». Резолюция осудила «попытки сдерживать гласность в деятельности… средств массовой информации».

В своем заключительном выступлении на конференции М.С. Горбачев говорил, что «одной из героинь конференции была гласность… И хотя мнения были не однозначные, но, думаю, и здесь мы в конечном счете сошлись на том, что необходимо всячески поддерживать средства массовой информации, их работу по разгребанию, расчистке от всевозможных негативных явлений, доставшихся нам от прошлого, стимулированию смелых, неординарных, интересных людей, настоящих героев перестройки». О том, что обращение к прошлому означает, прежде всего, изображение советской истории как времени массовых репрессий, свидетельствовала концовка его выступления. М.С. Горбачев напоминал о предложении Н.С. Хрущева на XXII съезде КПСС «о сооружении памятника жертвам репрессий». Заявив, что «поднимался этот вопрос и на XXVII съезде партии, но не получил практического решения», Горбачев погрешил против истины. Два года назад такой вопрос на съезде не «поднимался». Теперь Горбачев провозглашал: «Восстановление справедливости по отношению к жертвам беззакония — наш политический и нравственный долг. Давайте, исполним его сооружением памятника в Москве».

Подводя итог конференции, Горбачев излучал оптимизм. Он уверял, что «конференция дает четкий ответ: через демократизацию, экономическую реформу и преобразование политической системы мы сделаем перестройку необратимой; через революционную перестройку мы придем к качественно новому, гуманистическому и демократическому облику социализма».

Вряд ли кто-нибудь из делегатов конференции ожидал, что через три с половиной года после ее закрытия партия будет распущена и запрещена, Советский Союз — ликвидирован, а «социализм» станет бранным словом. Но эти события стали логическим следствием успеха Горбачева на партийной конференции, который вдохновил его сторонников в руководстве КПСС и за его пределами. После завершения партконференций А.Н. Яковлев полностью взял под свой контроль идеологическую деятельность ЦК КПСС.

В ходе своей поездки в Прибалтику, состоявшейся летом 1988 года, А.Н. Яковлев провел немало бесед с партийными руководителями и интеллигенцией трех республик. В своих публичных выступлениях в Риге и Вильнюсе, опубликованных в газетах «Советская Латвия» и «Советская Литва», Яковлев недвусмысленно осудил недавнее заявление Е.К. Лигачева; который сказал: «Мы исходим из классового характера международных отношений… Иная постановка вопроса вносит лишь сумятицу в сознание советских людей и наших друзей за рубежом». Публичное осуждение того, что еще недавно считалось аксиомой советской идеологии, означало отказ от непримиримой борьбы с идейно-политической кампанией, которую страны Запада при помощи выходцев из Прибалтики вели в течение десятков лет против Советской власти в Эстонии, Латвии и Литве. Одновременно в ходе своих бесед Яковлев дал понять, что надо поддерживать неформальные общественные движения, вне зависимости от их идейно-политической ориентации. Во время своего пребывания в Риге, как свидетельствует М.Ю. Крысин, А.Н. Яковлев назвал осуждение националистических настроений аморальным». По сути, он открыл «зеленую улицу» курсу на выход Эстонии, Латвии и Литве из СССР.

Зная его ближе, тогдашний председатель КГБ СССР и член Политбюро В.А. Крючков вспоминал: «Яковлев не воспринимал Союз, считал нашу страну империей, в которой союзные республики были лишены каких бы то ни было свобод. К России он относился без тени почтения, я никогда не слышал от него ни одного доброго слова о русском народе… Я ни разу не слышал от Яковлева теплого слова о Родине, не замечал, чтобы он чем-то гордился, к примеру нашей победой в Великой Отечественной войне… Видимо, стремление разрушать, развенчивать все и вся брало верх над справедливостью, самыми естественными человеческими чувствами, над элементарной порядочностью по отношению к Родине и собственному народу… Именно Яковлев сыграл едва ли не решающую роль в дестабилизации обстановки в Прибалтике… В Прибалтийских республиках он всячески поддерживал националистические, сепаратистские настроения, однозначно поддерживал тенденции на их отделение».

Позиция Яковлева и молчаливое одобрение этой позиции Горбачевым вдохновляли националистов и в других республиках СССР. Развертыванию их пропаганды способствовало крикливое осуждение сталинской национальной политики. Истерические заявления о «сталинской тюрьме народов» позволили реанимировать многие споры по поводу границ между республиками, их статуса в общесоюзном государстве. Достаточно было сказать, — что те или иные решения были приняты по инициативе Сталина или в его время, и можно было отрицать законность этих решений. Объявление в разгар антисталинской кампании о том, что вхождение Нагорного Карабаха в состав Азербайджана было следствием решения Сталина, не могло не спровоцировать в начале 1988 года кризис, потрясший до основания две закавказские республики, а заодно весь СССР.