Сергей Кургинян - Суть времени #7

Но если для нас «мироустройство А» во внуриполитическом смысле означает, что чудом уцелело ущербное государство (это результат перестройки-1: шли-шли от государства более-менее нормального, сделали перестройку – и перешли к этому чудом уцелевшему РФ), то движение через перестройку-2, -3 и так далее приведет нас в «миропорядок Б» (распад, распыл и полный «абзац»).

А русский народ не умеет жить в безгосударственном состоянии. Он не может тысячелетиями существовать в диаспоре. У него нет такого опыта и нет таких внутренних кодов. Тогда будет полный конец. Полная ликвидация всего.

Так что можно с этим делать?

Первый сценарий состоит в том, чтобы ковыряться, исправляя это несовершенное «А». Чем это может кончиться? Да тем, что чуть-чуть изменится вектор. Мы придём не в этот сегмент внутри «Б», а в соседний сегмент.

Но самое главное – никто же всерьёз и не ковыряется, никто этого и не делает! И потом это всё-таки тактика. Не всё ли равно, в какой сегмент внутри «Б» попасть? Главное – не попасть в «Б», в этот полный распыл, ликвидиционизм, в этот полный «абзац», вот туда не попасть.

А что надо делать? Надо дёрнуться, надо – р-р-раз! – взять и повернуть. Но ведь при таком крутом повороте нагрузки на систему резко нарастают. Поворачивать нужно непонятно куда – просто, чтобы отвернуть. Система может при этом может опять рассыпаться, пустить в распыл остаточное государство, и в итоге мы опять окажемся в этом «Б», от которого так резко отвернули. Значит, это тоже не выход.

Так в чём же выход?

У нас в силу самых разных обстоятельств есть некоторый, очень маленький, но исторически существенный промежуток примерно в 7 лет – с 2011 года, когда ведётся этот разговор, до 2018-го. И за этот промежуток можно плавно, изящно достаточно, обогнуть это «Б» и выйти куда-то ещё. Просчитав траекторию так, чтобы нагрузки на систему не были предельными, чтобы система не развалилась. И чтобы мы не залетели снова в это «Б», пытаясь от него шарахаться, а действительно, обогнув его, пришли куда-то.

Откуда следует, в принципе, что это можно сделать? Откуда? Вновь возвращаюсь к Блоку: «Его рука в руке народной…» Откуда следует, что этот меч можно сковать и дракона можно поразить, дракона «Б»?

Те вещи, которые мы обсуждаем, дают слабую надежду на это. Я не могу сказать, что это сильная надежда… Но вдруг выясняется, что есть некое общество, что есть большинство, что это большинство что-то «достало», и что этот разговор – «его рука в руке народной» – он не абсолютно бессмыслен, потому что поворачивать вот так (и поворачивать вообще) в одиночку нельзя.

Как это было сказано в романе Хемингуэя «Иметь или не иметь»: «Человек один не может ни черта». Ещё было сказано: понадобилось несколько минут ему, чтобы это сказать, и вся жизнь, чтобы это понять.

Значит, «рука в руке народной…». Значит, если есть большинство и оно способно стать из населения народом (а это очень сложная процедура), то оно может сжать эту руку. И тогда вызов, который бросает этот дракон под названием «Б», может быть преодолён.

Ну, начались сразу разговоры, что большинство это – телевизионное, что оно такое шутейное и т.д., и т.п. Но это не так. Это, безусловно, не так. Конечно, это надо глубже исследовать. И очень хочется это исследовать, но это, безусловно, не так.

Есть некое слагаемое большого поворота общественного сознания. Попытки выстроить новую идентичность. Попытки сильно переиграть всю ту игру, в которую затащили очень-очень многих в предыдущее двадцатилетие.

Внутри этих попыток просыпания есть совесть, обида, страх за детей. Я, помню, выступал в Академии наук (там почему-то затеяли какую-то игру с голосованием – кто за модернизацию консервативную, а кто за другую). В перерыве ко мне подходит женщина изящная, лет сорока, профессор из одного очень крупного провинциального города. Говорит: «Вот, как я к Вам прикоснулась, так сказать. Как мне хотелось когда-то Вас увидеть!»

Я говорю: «Да что Вы, так легко попасть на наш клуб».

«Да нет. Я так редко бываю в Москве».

Я говорю: «А как Вы там живёте? Расскажите, сколько Вы получаете?»

Она смотрит на меня и говорит спокойно: «Восемнадцать тысяч».

Я знаю, как наша интеллигенция хотела тех процессов, в результате которых она так обнищала…

Я говорю: «Восемнадцать тысяч… А как слетать в Париж, сходить в Лувр?».

Она отмахивается от меня абсолютно спокойно – женщина такая изящная и видно, что она держится специально сдержанно, университетский профессор из очень крупного провинциального города. Отмахивается и говорит: «Да, ладно, ладно, обойдёмся без Парижа…» И вдруг хватает меня за руку: «Скажите, с детьми-то что будет, с детьми что будет?»

Значит, есть страх за детей. Есть страх за будущее. Есть некая усталость, уныние. Есть некая униженность. Есть разные компоненты этого просыпания. Но у него всегда есть большие слагаемые, которые, конечно же, надо было бы подробнейшим образом исследовать. Ну не может один мой Центр исследовать всё на свете.

Первое слагаемое – проснулся инстинкт самосохранения. А это очень мощный инстинкт. Понятно, что ещё одна «перестройка», потом ещё одна, распыл и полный конец. И деваться некуда. Вот этот инстинкт проснулся. Вот просто видно, что он проснулся. И это очень важно.

Может быть, проснулась ещё и совесть. Есть предки, есть история. Может быть, она проснулась настолько, чтобы пробудить ещё и чувство исторической ответственности. Это огромное чувство, когда оно просыпается. Есть ли оно – я не знаю.

Есть ещё одна вещь, я её чувствую – осторожность, которая свойственна сильно загнанному зверю. «Не так дёрнемся – и всё развалится». Вот когда зверь очень загнан, он прыгает правильно. Он не будет прыгать, куда попало. Это очень важное слагаемое, потому что оно не просчитано нашими противниками. Они на это не рассчитывали. Они считали, что зверь уже настолько истеричен, что он дёрнется напропалую, куда угодно. И я надеюсь, что они в этом заблуждаются.

А что есть ещё, кроме этого? Ведь важнейшая вещь – это мировоззрение. Политическое мировоззрение. И вот место этого политического мировоззрения, с прискорбием надо сказать (я изучаю очень большие материалы, которые мне адресованы), занимает мировоззренческий винегрет. Это мягко сказать. Кто в лес, кто по дрова… У одного индивидуума десять символов веры, и каждый чётный противоречит нечётному. Этого может хватить на то, чтобы сказать «нет» либероидам. Но этим никак не обойдёшься в крупной политической игре. Этого никак не хватит на поворот.