Рой Медведев - Советский Союз. Последние годы жизни. Конец советской империи

Чрезмерная поспешность демократических реформ. Выдвинув в 1987 – 1988 гг. на первый план лозунги демократизации, Горбачев действовал слишком поспешно. Подобно Хрущеву, Горбачев был крайне нетерпелив и склонен к импровизациям. У него никогда не было никакой ясной даже для него самого программы политических реформ. Но переход от авторитарного или даже тоталитарного строя к демократизации, от абсолютной централизации к децентрализованной рыночной экономике – это не только огромного масштаба практическая и политическая проблема, но и проблема научно-теоретическая. Демократический режим – это сложнейшая система отношений, процедур и традиций, которая не может появиться в стране просто по желанию ее лидеров. Демократическая структура власти гораздо сложнее, чем структура авторитарная, и быть демократическим лидером гораздо труднее, чем диктатором или монархом. Демократические системы в западных странах развивались исторически на протяжении 200, а то и 300 лет – через борьбу и революции, а также благодаря накоплению опыта и развитию культуры. Призывая народ Китая к созданию в стране современного общества, Дэн Сяопин говорил о необходимости столетнего срока, который нужен для этого. Это реалистический подход. Нельзя в один-два года создать демократический режим.

Некоторые из российских ученых из примитивно патриотических и коммунистических кругов пытались вообще отрицать демократизм Горбачева. Известный своими парадоксальными концепциями Александр Зиновьев писал уже после крушения СССР: «Во всех своих книгах и с первых же дней появления Горбачева на политической арене я утверждал и настаиваю на этом до сих пор, что горбачевизм возник как попытка перехода от демократического брежневизма к диктаторскому режиму сталинского типа. Эта суть горбачевизма проявилась в стремлении навязать стране насильственным путем сверху такой образ жизни и такое направление эволюции, какое хотело высшее начальство. Горбачев стремился создать систему сверхвласти вне партийного аппарата и над ним. Отсюда возня с бесконечными реформами, практически разрушившими страну, ее экономику, государственность, идеологию. Отсюда требования чрезвычайных полномочий лично Горбачеву, установление «президентской» системы власти, фактически аналогичной диктаторской вождистской власти Сталина» [332]. Такое отождествление целей, порядков и системы власти при Горбачеве и при Сталине я считаю совершенно неправомерным. Но также совершенно неправомерными представляются мне и утверждения группы ученых из РУСО (Российские ученые социалистической ориентации) Ю.К. Плетникова, В.А. Сапрыкина, В.В. Трушкова и А.А. Шабанова, которые пытались рассматривать перестройку Горбачева как сознательно проводимый «ползучий антисоветский контрреволюционный переворот». По мнению этих ученых людей, «политическим центром, возглавившим контрреволюционный процесс, выступила переродившаяся верхушка КПСС во главе с М.С. Горбачевым, А.Н. Яковлевым, В.А. Медведевым и Э.А. Шеварднадзе, которым помогали партаппаратчики Черняев, Шахназаров, Биккенин, Загладин и другие». Социальной базой этой новой контрреволюции и «ударной силой в погроме социализма» стали дельцы «теневой экономики», коррумпированное чиновничество, аппараты МИДа и международных отделов ЦК КПСС, «связанных по службе с Западом», первая поросль «новых русских» – челноков и кооператоров, маргинальная часть населения крупных городов, а также деклассированные группы из всех слоев населения. Контрреволюция опиралась также на значительную часть рабочих и особенно на шахтеров, среди которых был велик процент уголовных элементов, на часть творческой элиты, на аппарат средств массовой информации, на националистов в союзных республиках и на часть инженерно-технической интеллигенции, недовольной низкими зарплатами [333]. Что же это был за «развитой социализм», или «демократический брежневизм», у которого появилось так много сильных противников, захотевших его сокрушить?!

На самом деле Михаил Горбачев не стремился к проведению «контрреволюционного переворота» и к созданию какой-то «сверхвласти». Его цели были неясны ему самому, они не шли дальше расплывчатых добрых пожеланий, и их не мог внятно сформулировать никто из упомянутых выше помощников Горбачева, с которыми я имел возможность не раз встречаться и разговаривать в 1989 – 1990 гг. Да, Горбачев ослаблял власть партийного аппарата. Когда я был избран членом ЦК КПСС и стал часть своего времени проводить на Старой площади, партийный аппарат уже не имел почти никакой власти и работал по инерции и вхолостую. Но и аппарат Президента СССР не обладал почти никакой властью, он просто не был еще сформирован. Не было реальной власти и у Верховного Совета. Создавался не режим «сверхвласти», а режим безвластия, и этот вакуум власти заполняли другие люди и учреждения, которые еще два-три года назад не имели никакого влияния в стране. В любом случае это были не люди Горбачева, и сам он смотрел на идущие в стране и в партии процессы с немалым недоумением, отмахиваясь от неприятных для него вопросов. Еще летом 1990 г. в журнале «Искусство кино» один из известных деятелей советской культуры, В. Вильчек, писал: «Понимал ли Горбачев, что, открывая путь к демократии, он открывает невольно и ящик Пандоры? Думал ли он, что прежняя противоестественная система в условиях бессильной свободы начнет стремительно разрушаться, превращаясь не в нормальное современное общество, но в собственную противоположность, порождая вокруг погромы, хаос, вседозволенность и агрессивность? Был ли другой, менее рискованный путь? Многие социологи утверждают, что другого пути не было, что страна должна пройти через смуту и хаос. Эти социологи полагают, что, начиная перестройку, Горбачев был еще в плену представлений, типичных для либеральных партийцев. Но теперь он понимает, что процессы вышли из-под контроля, они объективны и закономерны, а его историческая миссия состоит в том, чтобы тактическими маневрами максимально обезболить и обезопасить их. Так создается легенда, в контексте которой все, что ни делал бы Горбачев, – логично. Я думаю, – заявлял В. Вильчек, – что эта легенда ложна, что Горбачев допустил ряд крупных просчетов, что его не реалистически центристская или компромиссная, а половинчатая и аморфная программа реформ, а также нерешительность действий обернулись потерей темпа, утратой инициативы, опасным безвластием, вакханалией центробежных и деструктивных сил. Если Горбачев не овладеет инициативой, то приведет страну не к новому федерализму и демократии, а к распаду, к охлократии, к национал-социалистской диктатуре сегодняшних кумиров толпы» [334]. Горбачев, как мы знаем, не сумел овладеть инициативой, и распад Советского Союза стал уже к концу 1990 г. практически неизбежным.