Рой Медведев - Советский Союз. Последние годы жизни. Конец советской империи

Политика гласности и массированная критика сталинизма встречали еще в 1987 г. множество скрытых препятствий в аппарате и отделах ЦК КПСС. М.С. Горбачев старался открыто не вмешиваться в эти споры и в эту борьбу. Руководство текущей деятельностью идеологических служб осуществляли в то время как А.Н. Яковлев, так и Е.К. Лигачев. Контроль за печатью осуществлял также секретарь ЦК КПСС В.А. Медведев. Этот контроль к началу 1988 г. не был особенно жестким, и статьи консервативного направления были нередки в разных изданиях, но не в директивной партийной печати. Положение, однако, изменилось, хотя и ненадолго, в марте 1988 г.

13 марта 1988 г. в газете «Советская Россия» было опубликовано большое письмо преподавателя одного из ленинградских вузов, кандидата технических наук Нины Андреевой. Это было, в сущности, не простое письмо, а статья, и она появилась в газете в необычном оформлении. Статья заняла всю третью полосу в газете, и ее заголовок был напечатан большими буквами. Не было никаких примечаний от редакции насчет того, что материал публикуется «в порядке обсуждения». Не случайным был, вероятно, и день публикации. Михаил Горбачев в этот день вылетал почти на неделю в Югославию. С ним был и Вадим Медведев. Все утренние газеты ему принес уже в самолет помощник Г. Шахназаров. Александр Яковлев был в Монголии, и «на хозяйстве» в Москве оставался Егор Лигачев. От него и поступили по многим каналам указания на то, что данная статья в партийной газете является примером того, как партия должна решать принципиальные идеологические проблемы. Нет необходимости разбирать здесь все содержание статьи Н. Андреевой. Над текстом статьи, которая была написана еще 1 февраля, немало поработали в редакции газеты, во главе которой стоял Валентин Чикин. Сотрудник газеты и добрый знакомый Лигачева Владимир Денисов выезжал для этого в Ленинград. По свидетельству В. Денисова, Егор Лигачев внимательно следил за этой работой, разговаривая с Чикиным по специальному телефону – «вертушке» [70]. Газета «Советская Россия» выходила тогда в свет тиражом в 5 миллионов экземпляров. Уже на следующий день – 14 марта, проводя в ЦК КПСС большое совещание по национальным проблемам в Закавказье, Егор Лигачев посоветовал в конце общего разговора прочесть «вчерашнюю статью Нины Андреевой – этот во многих отношениях замечательный документ». «ЦК не допустит дестабилизации обстановки в стране», – сказал Лигачев, имея в виду и события в Нагорном Карабахе, и на «идеологическом фронте». С похвалой отозвались о статье Н. Андреевой и члены Политбюро и Секретариата ЦК В. Воротников, О. Бакланов, В. Никонов. Еще через день статью Н. Андреевой по рекомендации Эриха Хонеккера перепечатала газета «Нойес Дойчланд» в ГДР. Было очевидно, что речь идет не о рядовой статье, каких тогда было немало, а о заранее подготовленной идеологической акции. Во многих редакциях немедленно прекратили подготовку разного рода острых критических материалов «в духе перестройки».

Статья Н. Андреевой под заголовком «Не могу поступиться принципами» была составлена очень умело и профессионально. Ее автор решительно протестовал против раздувания «дежурной темы репрессий», о которых-де раньше многие «даже не слышали». Не существует никакой «вины» Сталина перед народом и армией. Нельзя возвращать в нашу историю любые позитивные оценки Троцкого и принижать тем самым роль Ленина и Сталина. Не было ни в 20-е, ни в 30-е гг. никакой «трагедии народа». Да, были репрессии, и ответственность за них несет «тогдашнее партийно-государственное руководство». Но это не может снизить заслуг «первопроходцев социализма». Время Сталина было «грозовым», и тогда даже Черчилль высказывался о Сталине с восхищением. В статье Нины Андреевой приводилась цитата из одной статьи Черчилля, в которой он вспоминал о временах 1945 г., когда Сталин представлялся как Черчиллю, так и Рузвельту «могучим и сильным». «Эта сила, – вспоминал Черчилль, – была настолько велика в Сталине, что он казался неповторимым среди руководителей всех времен и народов. Его влияние на людей было неотразимо. Когда он входил в зал Ялтинской конференции, все мы, словно по команде, вставали. И, странное дело, держали руки по швам. Он принял Россию с сохой, а оставил оснащенной атомным оружием». Но у Черчилля было много очень разных высказываний о Советском Союзе и Сталине, и даже самые ужасающие репрессии в СССР не казались британскому премьеру какой-то трагедией. Во время одной из встреч со Сталиным Черчилль спросил о том, сколько русских крестьян погибло в годы коллективизации. Сталин, подумав, ответил: «Около 10 миллионов человек». Черчилль отнюдь не ужаснулся, а скорее восхитился масштабами этих жертв. Именно Черчилль не раз повторял известное изречение: «Когда гибнет один человек, это трагедия. Но когда гибнет миллион – это статистика». Тем более когда эти миллионы гибнут не в Британии, а в далекой России.

«На трудах Сталина, – заявляла Нина Андреева, – воспитывалось героическое поколение победителей фашизма, а скромность Сталина, доходившая до аскетизма, была нам примером». «Кого смущают сегодня, – восклицала Андреева, – личные качества Петра Первого, который вывел Россию на уровень великой европейской державы».

«Советская Россия» получила от своих читателей множество откликов с поддержкой, и Валентин Чикин, отобрав наиболее выразительные письма и телеграммы, отправил их Егору Лигачеву. Отклики в другие газеты и журналы были иными, и их направили М. Горбачеву и А. Яковлеву. После множества узких совещаний и бесед обсуждение как самой статьи в «Советской России», так и общей ситуации в «идеологическом обеспечении перестройки» было решено вынести на Политбюро. Заседание Политбюро продолжалось два дня – в четверг и пятницу, 24 и 25 марта. «Заседание Политбюро, – вспоминал позднее Егор Лигачев, – проходило на Старой площади два дня, по 6 – 7 часов в день. Для меня заседание это было совершенно неожиданным и произвело гнетущее впечатление. С самого начала я понял, что речь идет и о «Советской России», и о Лигачеве. Кстати говоря, и это я хотел бы особенно подчеркнуть, до этого были опубликованы сотни антисоветских пасквилей в центральной прессе, которая выходила тогда миллионными тиражами. Ни один из этих пасквилей не обсуждался на Политбюро и не осуждался. Теперь было иначе, и тон всему задавал Яковлев. Он сразу и в крайне резких выражениях обрушился на статью Андреевой, а также на «Советскую Россию». Статья была названа манифестом антиперестроечных сил, рецидивом сталинизма, главной угрозой перестройке. Заявлялось, что эта акция была организованной, и не кем-нибудь, а именно Лигачевым. Яковлева поддержал Медведев. Но с ходу это не удалось» [71]. На следующий день первым выступил Николай Рыжков, и он в крайне резких выражениях осудил публикацию «Советской России». Его поддержали В. Чебриков, Э. Шеварднадзе, а также сам М. Горбачев. Назревавший конфликт пытались как-то сгладить А. Лукьянов и В. Никонов. В конечном счете Е. Лигачев должен был уступить. «Мне выкручивали руки», – оправдывался он позднее. Как и обычно, итоговое решение было принято в Политбюро единогласно: выступление газеты «Советская Россия» осудить и поручить газете «Правда» выступить с критикой. Было указано также на необходимость подготовки специальной записки на этот счет для обкомов КПСС.