Газета Своими Именами (запрещенная Дуэль) - Газета Своими Именами №18 от 03.05.2011

Ничего ты не поняла, старая вобла. И в первый день войны, и когда враг стоял в 27-ми верстах от столицы, и когда он прорвался на Волгу, и когда мы штурмовали Берлин, - мы всегда твердили одно: «Враг будет разбит. Победа будет за нами». Если бы воскрес твой отчим дядя Наум, он плюнул бы в лицо такой демократической вобле...

А патрон твой закончил фильм словами: «В этом глухом новгородском лесу многое понимаешь по-другому и про войну, и про страну, и про самого себя». Врет. Ничего он, бабка, не понял не только о войне и о стране, но и о себе самом: думает, что он правдолюб и благодетель, а на самом деле – стервятник и холуй. А ещё очень характерно для всех телеклеветников от Радзинского до Млечина, от Сванидзе до Радзиховского и от Пивоварова до Кулистикова, что никто из них не вел репортажей с чеченской войны, не видели мы их в потрясенной Японии, не был никто из этих кабинетных мужиков рядом с Динарой Зейналовой под бомбёжками в Ливии. Они предпочитают сидеть в мягких креслах тихих студий и рассуждать, как нам надо было воевать. Они, и в армии-то не служившие, это знают!

Кроме всего прочего – и это главное - Пивоваров это маленькая, но точная копия своих кремлёвский хозяев. Он такой же невежественный, бесстыжий, не имеющий никакого серьёзного опыта жизни. Именно по этой причине все они самоуверенно убеждены, что их предшественники, все, кто с ними не согласен, ничего не смыслят, всё делали не так, а вот они знают святую истину и прямой дорогой ведут нас к ней. Уже двадцать лет им возражают, их одергивают, разоблачают, тыкают носом в их паскудные дела, а им хоть бы что. Путин уже почти совсем облысел на своих рефорамх, два клока волос по бокам остались, а всё твердит: да я их и слушать не желаю! Вот и этот. Его фильм о боях за Ржев оскорблённые фронтовики встретили гневно. Они же старше тебя в три раза, в десять раз больше видели в жизни, они бескорыстны. Так прислушайся к их голосам. Нет! Он всех умней, прозорливей и честней. Не зря же ему за тот фильм даже какую-то премию дали. Для таких премия – высший аргумент справедливости... Так вот, на суде никто из них не сможет сказать, что он не знал, не разумел, был молод. Вас предупреждали, мерзавцы.

В числе прочих ужасов советской жизни есть у Пивоваров и такое. Одному, говорит, несправедливо арестованному генералу во время допроса в КГБ следователь не то Шварцман, не то Вайсман, не то Вексельберг мочился на голову. Откуда взял? Да, видно, тот же Берия за кружкой пива поделился. Но после просмотра фильма гораздо более вероятным представляется, что во время работы над ним Пивоварову сверху справлял на голову малую нужду его начальничек Кулистиков, а на голову Кулистикову - министр обороны Сердюков, обязанный защищать честь армии-победительницы, а Сердюкову - Верховный Главнокомандующий, который писал мне: «Мы гордимся вами и будем беречь правду о Великой Отечественной войне», а Верховному – архангел Михаил, Верховный военачальник и хранитель всех христиан, кроме басурман пивоваровых. Вот и получился подарочек ко Дню защитника отечества.

В.С. БУШИН, писатель-снайпер

Горячо поздравляем нашего постоянного автора, Ветерана Великой Отечественной войны Владимира Сергеевича Бушина, снайперски поражающего расплодившуюся на нашей земле нечисть, с Днём Победы и желаем крепкоко здоровья и новых зарубок-побед на прикладе пера-винтовки. «Своими именами»

10 мая – день рождения активной участницы Великой Отечественной войны, поэтессы Юлии Друниной.

Она погибла одновременно с гибелью страны, которую защищала на фронте.

Отдавая долг памяти замечательному человеку, публикуем несколько её стихотворений.

Я ушла из детства в грязную теплушку,

В эшелон пехоты, в санитарный взвод.

Дальние разрывы слушал и не слушал

Ко всему привыкший сорок первый год.

Я пришла из школы в блиндажи сырые,

От Прекрасной Дамы в «мать» и «перемать»,

Потому что имя ближе, чем «Россия»,

Не могла сыскать.

И откуда

Вдруг берутся силы

В час, когда

В душе черным-черно?..

Если б я

Была не дочь России,

Опустила руки бы давно,

Опустила б руки

В сорок первом.

Помнишь?

Заградительные рвы,

Словно обнажившиеся нервы

Зазмеились около Москвы.

Похоронки,

Раны,

Пепелища...

Память,

Душу мне

Войной не рви,

Только времени

Не знаю чище

И острее

К Родине любви.

Лишь любовь

Давала людям силы

Посреди ревущего огня.

Если б я

Не верила в Россию,

То она

Не верила б в меня.

Я столько раз видала рукопашный,

Раз наяву. И тысячу – во сне.

Кто говорит, что на войне не страшно,

Тот ничего не знает о войне.

Глаза бойца слезами налиты,

Лежит он, напружиненный и белый,

А я должна приросшие бинты

С него сорвать одним движеньем смелым.

Одним движеньем - так учили нас.

Одним движеньем - только в этом жалость...

Но, встретившись со взглядом страшных глаз,

Я на движенье это не решалась.

На бинт я щедро перекись лила,

Стараясь отмочить его без боли.

А фельдшерица становилась зла

И повторяла: “Горе мне с тобою!

Так с каждым церемониться - беда.

Да и ему лишь прибавляешь муки”.

Но раненые метили всегда

Попасть в мои медлительные руки.

Не надо рвать приросшие бинты,

Когда их можно снять почти без боли.

Я это поняла, поймешь и ты...

Как жалко, что науке доброты

Нельзя по книжкам научиться в школе!

Побледнев,

Стиснув зубы до хруста,

От родного окопа

Одна

Ты должна оторваться,

И бруствер

Проскочить под обстрелом

Должна.

Ты должна.

Хоть вернешься едва ли,

Хоть “Не смей!”

Повторяет комбат.

Даже танки

(Они же из стали!)

В трех шагах от окопа

Горят.

Ты должна.

Ведь нельзя притворяться

Перед собой,

Что не слышишь в ночи,

Как почти безнадежно

“Сестрица!”

Кто-то там,

Под обстрелом, кричит...

На носилках, около сарая,

На краю отбитого села,

Санитарка шепчет, умирая:

- Я еще, ребята, не жила...

И бойцы вокруг нее толпятся

И не могут ей в глаза смотреть:

Восемнадцать – это восемнадцать,

Но ко всем неумолима смерть...

Через много лет в глазах любимой,

Что в его глаза устремлены,

Отблеск зарев, колыханье дыма

Вдруг увидит ветеран войны.

Вздрогнет он и отойдет к окошку,

Закурить пытаясь на ходу.

Подожди его, жена, немножко –

В сорок первом он сейчас году.

Там, где возле черного сарая,

На краю отбитого села

Девочка лепечет, умирая:

- Я еще, ребята, не жила...

Когда, забыв присягу, повернули