Гвидо Кнопп - Супершпионы. Предатели тайной войны

Это было предупреждением для «красных лис». Семейный совет в связи с избиениями Клауса Фукса принял решение больше не говорить о политике. В «государстве фюрера» знания о партийной активности членов семьи могли стать для них опасными. Это важный момент в жизни Клауса Фукса — молчание и конспирация стали добродетелями, спасающими жизнь.

27 февраля 1933 года в Берлине вспыхнуло здание Рейхстага. Для нацистов пришло время кровавых расправ с их противниками. «После поджога Рейхстага мне пришлось уйти в подполье», - описывал Фукс начало жестоких чисток. «Мне повезло, что на следующее утро после пожара я рано покинул дом, чтобы на поезде приехать на встречу коммунистических студентов в Берлине. Это единственная причина, почему я избежал ареста. Я точно помню, как я открыл в поезде газету, и мне сразу стало ясно значение случившегося. Я знал, что теперь начнется борьба в подполье. Я снял с куртки значок коммунистической партии — «серп и молот», и засунул ее в карман.» Там ему пришлось лежать еще долго, ведь до того времени, когда Фукс снова признается открыто в своей приверженности коммунизму, пройдет еще 17 лет.

После поджога Рейхстага Фуксу пришлось прятаться в Берлине. Организация НСДАП в Киле внесла его в списки разыскиваемых лиц. В августе преследуемому Фуксу удался побег в Париж. В 1950 году он вспоминал: «Туда меня послала партия, потому что она хотела, чтобы я окончил учебу. После революции Германии нужны были бы люди с техническими знаниями для построения коммунистической Германии.» Но это, конечно, было приукрашиваете самого себя. 21-летний студент-физик тогда никак не мог еще считаться научной надеждой коммунистического подполья, у которого в 1933 году были совсем иные заботы, он просто был одним из тысяч беженцев, спасавшихся от головорезов начинавшейся эпохи «Третьего Рейха».

Молодой эмигрант стоял перед пустотой. Он оставил се: семью, друзей, учебу и политический микрокосмос в Киле. Но на него вскоре нахлынула волна симпатии и солидарности, ожидавшая на Западе первых немецких беженцев. Его кузен, работавший в Англии, открыл своему бедному родственнику вход в новый мир. Он рассказал о судьбе своего двоюродного брата своим зажиточным знакомым Ганнам, о социалистических симпатиях которых ему было хорошо известно.

Ганны вращались в узком кругу в Бристоле, для которого шикарным считалось насмехаться над образом жизни высшего общества и хвалить вид лучшего социалистического будущего. Жить как «правые» и думать, как «левые» — такое явление было широко распространено в западных демократиях в 30-х годах. Ганны пригласили Фукса жить у них.

24 сентября 1933 года он в Дувре сел на борт парома через Ла-Манш. В протоколе иммиграционной службы бледный и худой беженец указал, что собирается изучать физику в Бристольском университете. Это не было ничем иным, как слабой надеждой.

Джесси Ганн была дочкой одного из крупнейших в Британской Империи импортеров табака, который как меценат щедро помогал Бристольскому университету. Таким образом, молодому коммунистическому беженцу из Германии, нашедшему приют в ее доме, несмотря на слабые знания английского языка, удалось без проблем поступить в Физический институт университета. То, что он попал именно к профессору Невиллу Мотту, оказалось одним из многих совпадений на пути к предательству секрета атомной бомбы.

28-летний Мотт был самым молодым штатным профессором в английских университетах. Он учился в Гётингене у Макса Борна — Нестора ранней атомной физики. Факультет естественных наук в маленьком городке в Нижней Саксонии считался во всем мире Меккой для горстки физиков, посвятивших себя исследованию мельчайших частиц материи. Мотт встретился в Гёттингене с такими коллегами, как Вернер Хайзенберг, итальянец Энрико Ферми, венгерский эмигрант Эдвард Теллер и американец Роберт Дж. Оппенгеймер. Список студентов Макса Борна читается сегодня, как «Кто есть кто» в истории атомной бомбы.

Невилл Мотт в Бристоле специализировался на квантовой механике, то есть на математических связях в субатомарном мире. Если бы Джесси Ганн устроила тогда молодого студента из Киля на другую кафедру, например электрической физики, возможно Советский Союз не смог бы добраться до секретов американской атомной бомбы.

Фукс в Бристоле уже не был тем человеком, каким он был в Киле. Политизированный студент, провозглашавший пламенные речи, превратился в замкнутого и почти на грани самопожертвования прилежного научного ассистента. Он быстро выучил язык приютившей его страны, но двигался в чужом для него мире с осторожностью эмигранта. Во время политических дискуссий он вел себя, как немой слушатель. На вечеринках Фукс производил впечатление молчаливого и холодного человека. Одна приятельница метко назвала вечно молчащего немца «человеком-автоматом», в который надо было, как монетку, сперва бросить вопрос, чтобы он выдал пару слов в ответ.

В тихой комнатушке сын пастора изучал марксистскую философию. Математическая ясность в книгах философа из Трира захватила поклонника естественных наук.

Фукс пятнадцать лет спустя писал: «Более всего поразило меня понимание того, что люди раньше были не способны понять их собственную историю и решающие силы общественного развития. Теперь впервые человек был в состоянии понять и контролировать исторические силы, и поэтому он впервые стал действительно свободным.» Очень взрывоопасная смесь: протестантская этика ответственности и коммунистическая философия истории. Клаус Фукс сам сплавил из них свои собственные жизненные принципы.

Эмигрант превратился в уважаемого физика-атомщика. Получив докторскую шапочку он переехал из Бристоля в Эдинбург, где убежище от нацистов нашел Макс Борн. Он быстро оценил необычайный талант своего нового ассистента. Вместе ученик и мастер опубликовали работы в научном журнале «Procedings of the Royal Society». Тот, кто публиковался вместе с Борном, уже взобрался на Олимп молодой атомной физики. Фуксу это удалось.

В январе 1939 года два немецких физика опубликовали результаты одного эксперимента, развязав тем самым техническую революцию, которую можно сравнить только с открытием пороха. В Институте Кайзера Вильгельма в Берлине Отто Хан и Фритц Штрассманн обстреляли нейтронами кусок урановой руды. При этом были разбиты атомы урана, и часть их материи преобразовалась в энергию в форме взрыва. Институт Кайзера Вильгельма от этого не пострадал, ведь крошечные взрывы единичных атомов проявились лишь в виде точных движений стрелок измерительных приборов.

Формула Альберта Эйнштейна 1905 года подтвердила свою правильность. Невообразимая энергия, скрывающаяся в ядре атома, могла быть освобождена рукой человека. Но Хан и Штрассманн, очевидно, ничего не думали о военном значении их открытия.