Жан Грав - Умирающее общество и Анархія

Мы можем, поэтому, заключить, что раз закон есть лишь проявленіе воли сильнаго, ему слѣдует подчиняться только тогда, когда нѣт сил противиться; но он ничѣм не оправдывается и пресловутая законность есть лишь вопрос о большей или меньшей силѣ. Поэтому когда нѣкоторые шарлатаны, говоря с рабочими, ссылаются на законность, как на главный аргумент, рабочіе имѣют право разсмѣяться им в лицо и спросить, совѣтовались ли с ними тѣ люди, которые выдумывали эти законы. А если бы даже эти законы когда-нибудь и были ими приняты, то во всяком случаѣ они могут имѣть силу только до тѣх пор, пока принявшіе их считают их полезными и соглашаются с ними сообразоваться. Странно было бы, в самом дѣлѣ, если бы, только потому, что мы в тот или другой момент приняли извѣстную линію поведенія, нас хотѣли заставить держаться ея во всю остальную нашу жизнь, не внося в нее никаких измѣненій, только потому что это может не понравиться нѣкоторым другим людям, которые в силу различных причин находят существующій порядок вещей хорошим и хотят удержать его навсегда. Но что еще смѣшнѣе – это желаніе заставить нас подчиняться законам прошлых поколѣній, увѣрить нас, что мы обязаны уважать тѣ измышленія, которые нѣскольким человѣкам вздумалось каких-нибудь пятьдесят лѣт тому назад возвести в закон; смѣшна эта дерзость, с которой люди рѣшаются порабощать настоящее понятіям, ставшим достояніем прошлаго.

Но тут мы слышим возраженія всѣх изобрѣтателей законов, всѣх тѣх, кому их существованіе выгодно, а также и наивных людей, идущих за ними: «как!» восклицают они, «общество не могло бы существовать без законов; люди перегрызлись бы между собою, если бы не было власти, пекущейся о них и удерживающей их в предѣлах страха и уваженія к существующим положеніям». Но мы увидим, что никакіе законы, никакое принужденіе не могут ни устрашить, ни предупредить преступленій, потому что эти преступленія – результат нашей дурной общественной организаціи; нужно поэтому заботиться не об удержаніи или измѣненіи существующих законов, а о преобразованіи всего нашего общественнаго строя.

Но больше всего нас возмущает то, что находятся люди, которые рѣшаются быть судьями других. Еще можно понять, что в тѣ времена, когда власть опиралась на божественное происхожденіе и правосудіе считалось исходящим от самого Бога, носители его могли считать себя особыми существами, надѣленными, по волѣ Божьей, частицей его всемогущества и непогрѣшимости, и способными распредѣлять награды и наказанія среди обыкновенных смертных.

Но в наш вѣк науки и свободной критики, когда всѣ признают, что всѣ люди созданы одинаковыми, подвержены одним и тѣм же страстям, одним и тѣм же увлеченіям и ошибкам; когда умирающее Божество уже не вдохновляет всегда рискующій ошибиться человѣческій ум, мы совершенно не понимаем, как могут существовать люди, у которых хватает дерзости или умственной ограниченности принимать на себя сознательно и хладнокровно такую страшную отвѣтственность, как отнять у другого человѣка жизнь или часть его свободы.

Каждый день, в самых обыкновенных жизненных дѣлах нам приходится останавливаться не только перед разрѣшеніем вопроса о причинах, побудивших к тому или другому поступку окружающих нас людей, но даже перед объясненіем своих собственных побужденій; каким же образом мы можем быть настолько высокаго мнѣнія о себѣ, чтобы считать себя способными разобраться в дѣлѣ, гдѣ нам неизвѣстны ни начало, ни участники, ни побудительныя причины, гдѣ все является в преувеличенном и искаженном видѣ, с комментаріями разных участвующих в нем или даже только слышавших о нем людей?

Вы, являющіеся строгими и непогрѣшимыми судьями этого человѣка, укравшаго или убившаго, – развѣ вы знаете побудившія его на это причины? Развѣ вы знаете всѣ условія среды, наслѣдственности, даже случайныя обстоятельства, повліявшія на его мозг и заставившія его совершить тот поступок, который вы ставите ему в упрек? Вы, непогрѣшимые люди, налагающіе проклятіе на того «подсудимаго», котораго полиція привела и поставила перед вами, – задавались ли вы когда-нибудь вопросом о том, не поступили-ли бы и вы так же как он, если бы вы были поставлены в тѣ же условія? Даже если бы вы, в самом дѣлѣ, были такими непогрѣшимыми, нравственными людьми, какими вас считают, то и тогда, имѣя в руках право безжалостно разбить человѣческую жизнь и свободу, вы не рѣшились бы высказывать своих приговоров, если бы вы дѣйствительно подумали о непрочности всего человѣческаго. Если бы вы сознали, что вы дѣлаете, вы в ужасѣ отвернулись бы от этого дѣла! Неужели послѣ этого вы могли бы проводить ночи без кошмаров? Неужели вас не мучили бы призраки жертв вашего так называемаго правосудія? Нѣт, только безсознательность – результат глупости и привычки – дает вам силу не сломиться под тяжестью упреков совѣсти и призраков ваших жертв.

Наше время критики и положительной науки не признает законности какой-нибудь высшей власти, награждающей добрых и наказывающей злых. Этот принцип был вполнѣ логичен на извѣстной ступени развитія человѣчества, но теперь он устарѣл и мы противупоставляем ему другой. Каждый из нас считает дѣйствія других людей хорошими или дурными, смотря по тому, пріятны они ему или непріятны, и сам поступает соотвѣтственно этому. Он одобряет, восторгается, или нападает смотря по тому, соотвѣтствует ли данный поступок его выгодѣ, его чувству, или его понятію об идеалѣ. Общая потребность в солидарности, заставляющая людей, подверженных одним и тѣм же нападеніям, соединяться для общей защиты, кажется нам лучшей гарантіей будущаго общественнаго строя, болѣе спокойнаго, чѣм наш. Мы не судим: мы только дѣйствуем и боремся, и думаем, что всеобщая гармонія сама явится результатом свободной дѣятельности личностей, как только уничтоженіе частной собственности сдѣлает невозможным, чтобы какая-нибудь горсть людей держала в порабощеніи всѣх остальных.

Итак, мы не признаем, чтобы через каких-нибудь шесть недѣль, или шесть лѣт послѣ совершенія извѣстнаго поступка, горсть людей, опирающихся на вооруженную силу, имѣла право собраться и, во имя отвлеченнаго понятія, наказывать или награждать совершившаго этот поступок человѣка. Все это – одна трусость и лицемѣріе: вы обвиняете этого человѣка в убійствѣ и, чтобы показать ему, что он поступил дурно, сами убиваете его через посредство палача – наемнаго убійцы на службѣ у общества. Ни у вас, ни у этого палача, не будет даже того смягчающаго обстоятельства, что вы рискуете своею жизнью: вы дѣйствуете под прикрытіем защищающей вас вооруженной силы. Мы, борющіеся с господствующим классом, говорим судьям: признайте прямо, что вы его защитники, и оставьте нас в покоѣ с вашими громкими фразами; поддерживайте тѣ привиллегіи, защита которых вам поручена, употребляйте силу, которую общее невѣжество дает вам в руки, но оставьте в покоѣ правосудіе и справедливость: они не имѣют ничего общаго с тѣм, что вы дѣлаете.