Лев Гинцберг - Ранняя история нацизма. Борьба за власть

Несомненным диссонансом этой общепринятой среди нацистов позиции послужила статья, которую 22 октября 1925 г. Г.Штрассер опубликовал в «Фёлькишер беобахтер» под заголовком «Мы и Россия». Штрассер исходил из того, что главная задача, которая стоит перед Германией, — это освободиться от оков, наложенных на нее Версальским договором, и ее решению следует подчинить все остальное. И с теми странами, которые поддерживают Германию в этом стремлении, следует поддерживать дружеские отношения. К ним принадлежит Россия, поэтому, писал Штрассер, «Россия — наш союзник, и преступлением перед будущим Германии является не учитывать это! Россия имеет право управляться, как ей заблагорассудится, — это касается только русских и никого более!» Подобная концепция была откровенным вызовом официальному курсу НСДАП в данном вопросе и позиции, которую занимал по отношению к Советской стране лично Гитлер.

В то время Гитлер еще оценивал свое творение очень скромно. «Я надеюсь, — писал он из крепости, — что мое оправдательное сочинение хотя бы в первой своей части переживет процесс и меня самого». В дальнейшем самооценка «Майн кампф» коренным образом изменилась. В 1931 г. Гитлер уже говорил, что его книга сыграет решающую историческую роль для Германии и для всей арийской расы. Что касается распространения книги, то в 1925 г. было продано около 9600 экземпляров первого тома, в 1926 г. — только 4 тыс., в 1927 г. — нескольким более 2 тыс. В 1926 г. был закончен второй том, который в течение двух последующих лет разошелся только в количестве примерно 5700 экземпляров. Это значит, что далеко не все, купившие первый том, заинтересовались вторым. В 1928 г. продажа шла еще хуже (преимущественно поэтому не была опубликована написанная тогда книга Гитлера по вопросам внешней политики — она увидела светлишь в 1961 г.).

Одним из первых шагов фюрера после освобождения было посещение Гельда, с которым Гитлер, дав ему самые торжественные обещания «вести себя хорошо», договорился о снятии запрета с фашистской партии. 26 февраля 1925 г. вышел первый после легализации номер «Фёлькишер беобахтер». Он содержал положения, которые должны были лечь в основу деятельности партий. «Вся мощь движения, — говорилось здесь, — должна быть направлена против страшнейших врагов немецкого народа: еврейства и марксизма». О том, что фашисты берут курс на формальную легальность, свидетельствовали положения, касавшиеся штурмовых отрядов: провозглашались невоенный характер этих отрядов и полное подчинение их политическому руководству, чтобы не давать в руки властей поводов для преследования. На следующий день состоялся митинг (участвовало около 4 тыс. человек), ознаменовавший возрождение нацистской партии. Он происходил в том же пивном зале, где развернулись главные события путча 8 ноября 1923 г. (что, между прочим, вызвало резкую критику со стороны председателя «директории» северо-западных округов Фолька, писавшего, что новые клятвы немногого стоят, будучи произнесенными с такой трибуны).

На этом митинге Гитлер преподнес слушателям несколько излюбленных нацистских идей, в первую очередь о необходимости «уничтожения» марксизма и его главных носителей — евреев. Красной нитью через всю речь проходило стремление с самого начала утвердить свое неограниченное, неоспоримое господство в партии: «Я руковожу движением единолично и не расположен, чтобы кто-либо ставил мне условия. И я снова несу ответственность за все, что происходит в движении». Последнее было обычным демагогическим фразерством, ибо в тех случаях, когда какой-нибудь нацист учинял нечто нежелательное для руководства, фюрер заявлял, что «ничего не знал», что его подчиненные действовали на свой страх и риск, и т.п.

«Он поднялся на трибуну уверенный в себе, холеный и упитанный, — пишет об этом выступлении западногерманский историк Швенд. — Он преклонялся перед духом жестокости, которую возвел в принцип политики. Он беззастенчиво признал себя сторонником освобожденного от морали маккиавелизма, для которого все средства хороши... Он обожествлял насилие и утверждал, что есть лишь две возможности исхода борьбы с противниками: или они пройдут по трупам его единомышленников, или наоборот».

Хорошо известно, что фашисты и коммунисты были заклятыми врагами и вели друг с другом ожесточенную борьбу. Большевизм возник раньше фашизма и в момент образования нацистской организации уже находился у власти, накопил довольно значительный политический опыт. Германские фашисты, несмотря на жгучую ненависть к Ленину и его единомышленникам, изучали их опыт и в чем-то заимствовали его. В этом признавался Гитлер, беседуя уже после прихода к власти с гауляйтером Данцига Г. Раушнингом: «Я многому научился у марксизма. Я сознаюсь в этом без обиняков. Но не этому скучнейшему учению об обществе и не материалистическому взгляду на историю. Я научился их методам В этом и заключается весь национал-социализм. Ведь эти новые средства политической борьбы идут, по сути, от марксистов. Мне надо было только взять и развить эти средства, и я имел, по сути, то, что нам нужно. Национал-социализм — это то, чем марксизм мог бы быть, если бы высвободился из абсурдной, искусственной привязки к демократическому строю».

Подобное высказывание весьма любопытно, хотя Гитлер неточно расставил некоторые акценты: это касается прежде всего утверждения, будто марксизм (особенно если иметь в виду ту его разновидность, которая находилась у власти в России) ассоциируется с демократическим строем. Это не так — власть в Росси, в странах «народной демократии» была не демократической, а тоталитарной, и в этом смысле близка к той, которая в 20–40-х годах XX в. существовала в Италии, Германии и других странах фашистского блока, хотя между теми и другими существовали определенные различия.

Наиболее впечатляющим заимствованием германского фашизма у коммунистов (и всего международного рабочего движения) явилось празднование в гитлеровской Германии дня 1 мая. Разгромив вскоре после прихода к власти все рабочие организации, фашисты присвоили праздник трудящихся, устраивая 1 мая праздничные шествия под знаменем со свастикой.

Конечно, и до того, как Гитлер сделал вышеприведенное признание, вдумчивые наблюдатели зафиксировали сходство в методах, использовавшихся коммунистами и нацистами в пропаганде и борьбе за массы, а позднее (с 1933 г.) и в управлении страной. Это был массовый террор против инакомыслящих, невиданный ранее по масштабам и беззастенчивости и т.д. Естественно, что были и различия, обусловленные несовпадающей спецификой тех или иных стран, и главной из них была противоположность в экономическом строе.

На сборище 26 февраля 1925 г. после речи фюрера состоялась инсценировка всеобщего примирения: на возвышение вышли с одной стороны Штрейхер, Эссер и их окружение, с другой — Фрик, Федер и др. Они пожимали друг другу руки и изображали взаимную любовь. В этой инсценировке не участвовали ни Розенберг, ни Г. Штрассер, не явившиеся на митинг; всего через месяц с небольшим Гитлеру пришлось в специальном письме уговаривать Розенберга не возбуждать против Эссера судебное дело по обвинению в оскорблении. Что касается Штрассера, то в ближайшее время Гитлер достиг с ним договоренности, поручив ему создать нацистские организации в северных и западных областях страны, где у Штрассера уже имелись хорошо налаженные связи с фашистскими группами.