С Павлюченков - Россия нэповская

Любопытна динамика и относительно нейтральных по содержанию тем, таких, как например «темнота деревни». Для селян характерно было непременное упоминание этих проблем, хотя по объему такой тематики в письмах серьезных скачков от года к году не наблюдалось. Так, различия в ценах на промышленную и сельскохозяйственную продукцию постоянно будоражили головы крестьян. Но, по сути, для деревенского жителя «ножницы» цен оставались хоть и важной, но производной, второплановой проблемой наряду с другой, более очевидной — налогообложением крестьянского хозяйства и несопоставимостью уровня жизни в городе по сравнению с селом.

Аналогичная ситуация была характерна и для оценки самими крестьянами успехов в деле просвещения. В начале многих писем встречаются ссылки крестьян на деревенскую «темноту», свою «сермяжность», «некультурность» и проч. «Я темный крестьянин», «пишу вам из медвежьего угла», — традиционные речевые обороты тех лет. Но, подчеркивая свое невежество, селяне, как правило, избегали объяснять причины такого положения: «темны от голода и холода»; «деревня политически развивается, но все просвещение, больницы, театры по-прежнему только в центре: обидно»; «средств тратят много, а неграмотность все та же»; «налоги платим, а культурных улучшений в деревне нет»; «попробуй выучись — это легче в городе». Иными словами, проблемы развития просвещения и культуры напрямую связывались с экономической ситуацией.

Конечно, было бы несправедливым не упомянуть и тот факт, что письма все же содержали и свидетельства о заметных культурных улучшениях на селе. Крестьяне сообщали и о строительстве школ, и о работе изб-читален, и об усовершенствовании сельскохозяйственных машин и инвентаря. Элементарное просвещение деревни шло, но вместе с ним росло и ощущение в деревенской среде собственной неграмотности и темноты [1105] Если в 1924 г. об этом упоминалось в 7,5 % писем, то в 1926 г. — в 9,6 %, а в 1928 г. — в 12 %. См.: Литвак К.Б. Жизнь крестьянина 20-х годов: современные мифы и исторические реалии // НЭП, приобретения и потери. М., 1994. С. 193. . С ростом знаний приходило понимание их ограниченности и недостаточности.

Тематика крестьянских обращений свидетельствовала, что с каждым годом в деревенском мировоззрении происходили медленные и постепенные изменения в направлении пересмотра своих прежних оценок центрального правительства и в целом Советской власти. В 1927 году критика и отрицательные характеристики центральной власти возобладали над ее поддержкой и над одобрением ее политики. Более чем 30 % крестьян высказывали недовольство Советской властью и 25 % — сообщали о ее поддержке. То же соотношение, в котором негативные взгляды превалировали, наблюдалось и в оценках деятельности коммунистической партии.

Позитивные оценки крестьянами Советской власти можно обнаружить лишь в поздравлениях старых большевиков в связи с очередной годовщиной революции, в обращениях к руководству «крепче держать руль», в констатации, что «рабоче-крестьянская власть единственно правильная», в уверениях вечной любви к «свободной Советской власти», которая дала народу право голоса, всячески заботится о нем. Но это славословие все больше тонуло в потоке диаметрально противоположных писем, тематика которых варьировалась от конструктивной критики до откровенной ругани Советской власти. Авторов этих писем не стоит разделять по их социальному положению, так как вряд ли представляется возможным определить, кто был более откровенен в своих рассуждениях — бедняк, зажиточный или средний крестьянин. Недовольство охватило все слои деревни. Вот, к примеру, коллективное письмо от ста крестьян-бедняков: «Коммунисты и комиссары, вы все забыли 1917 г. Сидите на теплых местах, паразиты, пьете нашу кровь… Пусть мы сгинем за правду, но вас обманщиков народа сотрем. Головотяпы — сбили Россию с панталыку и гоните беднейшее население в тюрьмы… Вы старых революционеров променяли на спецов и буржуазию» [1106] Литвак К.Б. Указ. соч. С. 194. .

Причины для недовольства крестьян были самыми различными, но все чаще они, особенно в 1927–1928 годах ассоциировались с властью. Причем часть читателей все еще пребывала в раздумьях: неужели власть не видит, что происходит? Многие выражали свой гнев более решительно: когда свергали царя, то обещали свободу, равенство, землю, а теперь и овец записали в налог. Неужели мы должны добиваться земли и равенства с вилами и топорами? [1107] Там же. .

Наиболее удивительное и поразительное — это то, что критикуя власть имущих, крестьяне указывали в качестве первопричин ошибок несоблюдение заветов Ленина. Последний оставался для многих крестьян почти идеалом, неким фетишем. Один крестьянин даже сравнил его с Иисусом Христом, называя его, без тени сомнения, вторым Спасителем [1108] Там же. . Другой селянин рассуждал примерно так: «Наши вожди стали изменять тов. Ленину, ибо товарищ Ленин завещал самый главный вопрос: не притесняйте трудящий народ, ибо довольно с них кожу драли самодержавные цари… И нас сейчас притесняют к тому самому как и царь притеснял» [1109] РГАЭ. Ф. 396. Оп. 4. Д. 24. А 514 об. .

Обобщив крестьянские высказывания, можно схематически представить логическую парадигму следующим образом: большая часть крестьянства по-прежнему жила в крайней нужде («разуты и раздеты», «пухнем с голода», «хуже, чем при крепостном праве», «с голоду хоть бери наган и иди на дорогу»), причины которой крылись и в налогах, и в «неправильно установленных ценах», и в природной хитрости русского мужика, стремящегося выдать себя за наиболее униженного и оскорбленного («глядишь, кто-нибудь и поможет»). Налоги же вызывали крестьянское недовольство не только по отношению к местным властям как к конкретным налогосборщикам, но и к Советской власти в целом, у которой слово не согласуется с делом, а цены — зависть и ненависть к городу, который, с одной стороны, эксплуатировал деревню с помощью «ножниц» цен, а с другой — обеспечивал горожанам совершенно иные условия быта. И восьмичасовой рабочий день, и оплата труда, и отсутствие налогового гнета, и близость очагов культуры, образования и медицины, и многое другое, — все это воспринималось крестьянами как закономерный результат дискриминации деревни. «Роскошная» жизнь города была, по мнению крестьян, замешана на деревенском поте, на том, что постоянно обиралось село, за счет которого и создавался городской «рай». Любые заработки в городе были столь несоизмеримы с доходами крестьян, что антагонизм вызывали все представители города.

Именно в 1927 году крестьянство в массе своей стало воспринимать лозунг о союзе с рабочим классом, как фикцию и пропагандистский обман. Если до этого основное недовольство вызывали служащие: «служащие в заплатанных штанах не ходят», «надо уничтожить жалование всем советским служащим» и т. п. [1110] Цит. по кн.: Литвак К.Б. Указ. соч. С. 195. , то в конце 1920-х годов не меньше стало доставаться и рабочим, которые «много получают», «с таким жалованием обеспечены до смерти», «едят хлеб и мясо, а работают восемь часов», «уменьшить ставки рабочим; они получают по 200–300 рублей и т. д.». Крестьянские мечты о равенстве не подтверждались практикой, горожане за меньший и более легкий труд были обеспечены лучше. Поэтому протест деревни был вполне закономерен.