Сергей Кара-Мурза - Кризисное обществоведение. Часть I

Насколько эффективной была эта модель национально-государственного устройства, показала Великая Отечественная война, в которой впервые все народы на равных выполняли воинский долг. Подавляющее большинство нерусских народов приняли эту войну как свою Великую Отечественную.

Структурные отличия мировоззренческих матриц России и Запада определяли в Новое время не только расхождение их цивилизационных траекторий. Они вели и к потребности друг в друге. Несмотря на русофобию Запада, сильна была на Западе и тяга к России. Дж. Кейнс, работавший в 1920-е годы в России, писал (1925): «Ленинизм — странная комбинация двух вещей, которые европейцы на протяжении нескольких столетий помещают в разных уголках своей души, — религии и бизнеса… Чувствуется, что здесь — лаборатория жизни».

А Вальтер Шубарт написал в 1938 году: «Никогда еще Европа, даже во времена Рима цезарей, не была так далека от Востока и его души, как ныне в прометеевскую эпоху. Противоположность между Востоком и Западом достигла своего высшего напряжения, но столь же огромно и стремление к его изживанию… Как бы это ни показалось смелым, но с полной определенностью следует сказать: Россия — единственная страна, которая может освободить Европу и ее освободит, т. к. по отношению ко всем жизненным проблемам она занимает позицию, противоположную той, которую заняли все европейские народы».

Последние полтора века российское общество переживает цивилизационный конфликт. Он возник в процессе осознания России как цивилизации и то затихал, то обострялся. Его крайним выражением стала Гражданская война, вызванная столкновением двух альтернативных проектов русской революции. Затем он был «заморожен» историческим вызовом форсированного развития 1930-х годов и Великой Отечественной войной, а потом «ожил» с конца 1950-х годов, пробужденный XX съездом КПСС и «оттепелью». Его развитие в условиях общего мировоззренческого кризиса 1960-1970-х годов завершилось кульминацией перестройки, а затем и продолжившей ее реформы.

Изучение и систематизированное представление этого конфликта — срочная задача обществоведения. Без этого «среза» понимание происходящих в России процессов будет не просто ущербным, но и принципиально неадекватным.

Уже в начале перестройки чувствовалось, что речь идет о фундаментальном конфликте, о выборе двух альтернативных типов жизнеустройства. Дело не сводилось к конфликту идеологическому или формационному («капитализм — социализм»). «Прораб перестройки» Л. Баткин предупреждал: «Запад» в конце XX в. — не географическое понятие и даже не понятие капитализма (хотя генетически, разумеется, связано именно с ним). Это всеобщее определение того хозяйственного, научно-технического и структурно-демократического уровня, без которого немыслимо существование любого истинно современного, очищенного от архаики общества».

Понятие «истинно современного, очищенного от архаики общества» — цивилизационное, оно означает Запад. Россия не является «истинно современным, очищенным от архаики» обществом, она не принадлежит к западной цивилизации. Реформы в России стали огромной программой имитации Запада. Это была программа замены тех институтов и систем, которые были созданы и построены в собственной культуре, на институты и системы чужой цивилизации, в данном случае — Запада. Как показала история многих народов, такая «замена» чаще всего оборачивалась уничтожением местной культуры, а нередко и самого народа.

К. Леви-Стросс, изучавший контакты Запада с иными культурами, писал в «Структурной антропологии»: «Трудно представить себе, как одна цивилизация могла бы воспользоваться образом жизни другой, кроме как отказаться быть самой собою. На деле попытки такого переустройства могут повести лишь к двум результатам: либо дезорганизация и крах одной системы — или оригинальный синтез, который ведет, однако, к возникновению третьей системы, не сводимой к двум другим».

Такой синтез мы видели и в России (СССР), и в Японии, и в Китае. Такую дезорганизацию и крах мы видим сегодня в Российской Федерации. Понятно, что радикальная программа переделки России на западный лад приведет к глубокому кризису. Подавляющее большинство населения СССР и в мыслях не имело отказаться oт того общественного строя, который назывался советским («реальным») социализмом. Это показали большие исследования 1989-1990 годов. В социалистическом выборе революции и Гражданской войны совместились социальные и цивилизационные мотивы, что придало ему большую силу.

Израильский историк М. Агурский пишет: «После революции, а в особенности во время Гражданской войны, главным врагом большевиков стали не быстро разгромленные силы реакции в России, а мировой капитализм. По существу же речь шла о том, что России противостоял весь Запад… Россия противостояла западной цивилизации».

А.С. Панарин в его последней книге сделал вывод, что и в основе кризиса последних двух десятилетий лежит цивилизационный конфликт. Он писал: «Народ по некоторым признакам является природным или стихийным социалистом, сквозь века и тысячелетия пронесшим крамольную идею социальной справедливости… А следовательно, и «советская империя» есть не просто империя, а способ мобилизации всех явных и тайных сил, не принявших буржуазную цивилизацию и взбунтовавшихся против нее… Именно совпадение коммунистического этоса советского типа с народным этосом как таковым вызвало величайшую тревогу Запада перед "русским вызовом". Были в прошлом и возможны в будущем и более могущественные в военном отношении и при этом враждебные Западу империи. Но они не вызывали и не вызывают такой тревоги на Западе».

Уже это делало всю доктрину реформы как «возвращения в Запад» совершенно утопической. А. Безансон пишет об этом безвыходном, с его точки зрения, положении: «Есть всего один разумный путь, по которому русским следует идти, — европеизироваться, реформироваться на западный лад. Однако цель эта кажется почти недостижимой. Если всего богатства ФРГ не хватило на то, чтобы за десять лет поднять до нормального уровня жизнь в Восточной Германии, территория которой не так уж велика, всего богатства мира не хватит на то, чтобы преобразовать Россию».

Это идеологическое суждение А. Безансона интересно для нас именно своей установкой, а с точки зрения рациональности оно противоречит логике. Именно развитие Запада потребовало мобилизации почти «всего богатства мира» (как выразился Леви-Стросс, «Запад построил себя из материала колоний»). Россия тем и отличается от Запада, что для своей модернизации, индустриализации, разгрома Наполеона или Гитлера, выхода в космос и пр. она всегда обходилась своими ресурсами и не грабила полмира. «Преобразовать Россию» в Запад невозможно не потому, что «денег не хватит», а потому, что она сопротивляется. Но вернемся к конфликту, нарыв которого вскрылся в перестройке. В предыдущей лекции обсуждалась проблема цивилизационной идентичности России и самоосознания населения. Как же определялись в этих вопросах реформаторы России во время перестройки и после 1991 года?