Андрей Громыко - Памятное. Книга вторая

— Этого, господин президент, — заявил я, — никогда не будет. Конечно, продолжение гонки вооружений заставит использовать наши значительные ресурсы — материальные и интеллектуальные. Но мы выдержим. Мы выдержали войну — жестокую, небывалую. Наш народ тогда проявил и стальную волю, и свое умение распоряжаться ресурсами страны. Мы победили, несмотря на колоссальные жертвы. Поэтому планы добиться военного доминирования, чтобы диктовать свою волю Советскому Союзу, нереальны. Надо отбросить такие планы.

Наконец, я как бы подвел итог сказанному:

— Сейчас государства располагают огромными запасами оружия. Образно говоря, мы с вами сидим на горе ядерного оружия, сидим и в то же время подбрасываем под себя все новые и новые вооружения. Гора ядерного оружия все время растет. Спрашивается, что же дальше? До каких пределов она должна расти?

Выслушав все это, Рейган продолжал защищать курс своей администрации в области вооружений. Президент даже сделал заранее заготовленный «ход»: в момент, когда речь зашла о соотношении военных сил, он потянулся к ящику тумбочки, стоявшей у его кресла, выдвинул его и достал нарисованные на отдельных листках бумаги какие-то диаграммы, призванные доказать, будто развитие вооружений идет в СССР более быстрыми темпами, чем в США. Но Рейган почти не пользовался ими в беседе. Правда, по окончании встречи американцы передали их нам «для сведения».

Обмен мнениями, изложение позиций во внешней политике проходили по форме в общем корректно, но каждая из сторон осталась при своих взглядах. Сближения этих позиций ввиду негативного подхода американской стороны к развитию отношений между СССР и США, к прекращению гонки вооружений и разоружению не произошло.

Казалось бы, слышишь прекрасные слова о стремлении к диалогу, к переговорам и думаешь: «А вдруг… вот-вот наступит потепление в советско-американских отношениях». Но в том-то и дело, что слова оставались словами, а за ними не ощущалось желания изменить подход США к решению кардинальных проблем.

Хочу остановиться на одном из центральных вопросов, обсуждавшихся и с Рейганом, и с Шульцем, — проблеме признания принципа равенства и одинаковой безопасности. И тот и другой утверждали, что этот принцип для США приемлем.

Наша реакция на это:

— Если американская администрация признает этот принцип, то и практическую политику следовало бы строить из необходимости его соблюдения.

Заявления американской стороны были пересыпаны выспренними словами в пользу контактов, встреч, диалога. Но в них не хватало содержания, не хватало даже намека на корректировку политического курса в положительном направлении.

И все же, судя по всему, американский президент в какой-то мере понял, что попытки давления на Советский Союз — это негодная амуниция.

Так я и заявил хозяину Белого дома и его министрам:

— Подобная негодная амуниция не способна принести славу американской внешней политике, скорее наоборот.

В дальнейшем в беседе с Шульцем мне пришлось напомнить государственному секретарю:

— В позиции США налицо противоречия между заявлениями о верности союзническим соглашениям, заключенным в свое время державами антигитлеровской коалиции, и тем, как американская сторона оценивает нынешнее положение.

Шульц всячески старался создать впечатление, что изменений в позиции США не произошло. Он утверждал:

— США верны союзническим обязательствам, в том числе и по вопросу о границах в Европе.

На это я сказал:

— Нас удовлетворяет сделанное заявление о верности США принятым на себя обязательствам, в том числе по вопросу европейских границ. Но где же практическая политика в этом духе? Советский Союз привержен соблюдению союзнических соглашений и будет следовать им впредь. Мы ожидаем, что и американская сторона делами подкрепит свои слова.

Рейган, как и его окружение, проявлял в ходе встречи предупредительность. Нотки холодности не звучали, хотя, по существу, ощущалась внутренняя натянутость, раздвоенность чувств, особенно у президента. Ведь, с одной стороны, за его спиной почти четыре года недружественных по отношению к Советскому Союзу высказываний, а с другой — состоялась вот эта беседа по важным и острым вопросам.

Рукопожатие президента было твердое.

Казалось, Рейган с любопытством разглядывал собеседников в течение тех минут, пока шло фотографирование. Все это время он как-то слегка суетился на своем кресле — возможно, проявлялась прежняя привычка всегда быть в движении.

Удивляло количество старинных напольных английских часов в Белом доме. Видимо, это — хобби президента. В зале по соседству с гостиной, куда нас пригласили на завтрак, играл струнный секстет, исполнявший какую-то классическую музыку.

За несколько минут до начала завтрака президент и я вошли в зал, где собрались приглашенные. Здесь находилась и супруга президента — Нэнси Рейган, которая пришла поприветствовать гостей. В самом завтраке участия она не принимала — он проходил без дам.

Президент представил меня супруге, которая произвела впечатление энергичной и уверенной в себе женщины. Между нами произошел короткий разговор. О его содержании Нэнси вскоре сообщила вездесущим американским журналистам. В печати его опубликовали в следующем виде:

«Громыко пришел с моим мужем. После знакомства он предложил за меня тост. У него в бокале был клюквенный сок, а у меня — содовая вода. Мы — большие, конечно, любители выпить! Затем он повернулся ко мне и спросил:

— Ваш муж за мир или за войну? Я ответила:

— За мир.

Его это несколько удивило, и тогда он сказал:

— Вы уверены в этом? Я ответила:

— Да.

— Почему же тогда он не принимает наших предложений? — сказал Громыко.

— Каких предложений? — переспросила я в свою очередь.

В это время к нам подошли люди и нас прервали. Потом, уже перед самым началом завтрака, он, повернувшись ко мне, сказал:

— Вы по ночам на ушко напоминайте президенту о мире. Я ответила:

— О, конечно. Но я буду также шепотом говорить об этом и вам.

Громыко в ответ улыбнулся».

Что же, рассказанное Нэнси Рейган достаточно близко к тому, что говорилось.

Первую роль из числа своих помощников Рейган на сей раз отвел Шульцу, который подавал реплики и в Овальном кабинете, и особенно за завтраком. Уайнбергера во время беседы в Овальном кабинете не было. На завтраке его посадили ближе к краю стола. Он пытался и оттуда вмешиваться в разговор гостей, но сразу замолкал, стоило только заговорить Рейгану. Солидно держал себя Буш, он старался «не выходить» со своими соображениями.

И тогда за завтраком, и всегда в беседах с любыми американскими представителями я повторял и повторяю: