Владлен Дорофеев - Сталинизм. Народная монархия

Та встреча в Тегеране трех глав правительств воюющих государств и ее решения стали историческими. Но Сталин прекрасно понимал, что уступка союзников с открытием второго фронта была не только результатом его дипломатических усилий, но и побед Красной Армии, которая перемалывала немецкие войска на полях сражений.

Кроме того, сговорчивость союзников была обусловлена еще и боязнью, что Красная Армия первая войдет в Берлин и займет важные политические, экономические и военно-стратегические центры Германии.

Иосиф Виссарионович вспоминал (в который уже раз!) канун и начало войны, вспоминал, как английские и американские политики планомерно и настойчиво толкали Германию на войну с СССР. Жуков и Тимошенко тогда настойчиво предлагали, не объявляя мобилизации, перебросить армию из дальних округов страны к западным границам, а он отказывался. Он чувствовал, что Гитлер готовит ему западню и с этой целью подбрасывает нашим разведчикам «достоверную» информацию о своих планах войны с Советским Союзом. В чем здесь была хитрость, Сталин не знал, но понимал: все, что легко достается, не может быть весомым. Если Гитлер готовит внезапное нападение, то почему о нем все болтают? Скорее всего потому, что это типичная провокация. Расчет строился на том, что у него не выдержат нервы и он, получив достоверную информацию о дате нападения, в срочном порядке начнет перебрасывать армию на западные границы, которые еще слабо укреплены и практически не имеют подъездных дорог.

А дальше произошло бы следующее. После сосредоточения основных вооруженных сил СССР на новых, не обустроенных границах, гитлеровцы без объявления войны внезапно нападают и мощными клиньями, имея трехкратное превосходство в живой силе и технике, окружают части Красной Армии, образуют огромные котлы, в которых ее и добивают. Таким образом, одним молниеносным ударом было бы покончено с регулярной армией СССР, уничтожен ее основной костяк. После уничтожения вооруженных сил СССР в приграничных районах страны ни на какое серьезное сопротивление агрессору уже нельзя было бы рассчитывать. В директиве ОКХ от 31 января 1941 года (о которой Сталин узнал, когда было разгромлено фашистское логово и захвачены гитлеровские документы) немецкими разработчиками плана нападения на Советский Союз была поставлена задача: уничтожить «массу русских войск путем быстрейшего продвижения вперед танковых групп и помешать отходу боеспособных войск в просторы русской территории».

Вот, оказывается, где была зарыта собака.

На сей счет существует и достоверное свидетельство Геббельса. «Фюрер подробно объяснил мне, — пишет он в своем дневнике, — существующее положение. Наступление на Россию начнется, как только закончится развертывание наших сил. Русские сосредоточились как раз на границе. Это самое лучшее, на что мы можем рассчитывать. Если бы они эшелонировались вглубь, то представляли бы большую опасность. Они располагают 150–200 дивизиями, может быть, немного меньше, но во всяком случае примерно столько же, сколько у нас. Но в отношении материальной силы они с нами вообще не могут сравниться. Мы не полемизируем в прессе, сохраняем полное молчание и в один прекрасный день просто наносим удар».

Таким образом, вся гитлеровская стратегия была построена на авантюре, в надежде обмануть, переиграть Сталина. Не вышло. Он разгадал этот замысел. Иосиф Виссарионович совершенно правильно оценил сложившуюся обстановку накануне войны. С одной стороны, он принял к сведению поступающие сообщения о подготовке нападения Германии на Советский Союз, а с другой — воспринял их как стремление в неблагоприятных для Красной Армии условиях добиться сосредоточения основных кадровых Ьооруженных сил СССР вдоль неукрепленных новых западно-украинских и западно-белорусских границ с целью их уничтожения.

Одним словом, в сложившейся ситуации решение, которое принял Сталин, было единственно правильным: не передислокация Красной Армии к новым советским границам, а организация глубоко эшелонированной обороны — рассредоточение регулярных войск на обширной территории до 4,5 тыс. километров по фронту и свыше 400 км в глубину.

К утру 22 июня 1941 года из 170 дивизий, имеющихся у Советского Союза, в первом эшелоне от Балтики до Карпат оказалось лишь 56, остальные находились в глубине страны.

Конечно, не все сложилось так, как хотелось. Были серьезные ошибки и просчеты, особенно в первые дни войны. Как ни готовились к нападению гитлеровцев на нашу страну, но все-таки полностью подготовиться не успели. Не хватило полутора-двух лет для перевооружения Красной Армии. И все же того, что было сделано в довоенные годы, хватило, чтобы разгромить фашистскую Германию.

Политики хрущевской волны, желая скомпрометировать Сталина, много и пространно говорят о его ошибках в начале войны, но никто не говорит, что именно его осторожные действия накануне войны явились предпосылкой победы. Во-первых, он отклонил предложение военных о нанесении упреждающего удара, что было бы равноценно самоубийству; во-вторых, он устоял против настоятельных советов провести мобилизацию, что безусловно подтолкнуло бы Гитлера напасть на Советский Союз на 1,5 года раньше; и, наконец, в-третьих, он не дал своего согласия на переброску всех армий к неустроенным и неукрепленным западным границам, что могло бы привести к уничтожению регулярной Красной Армии. Словом, тактические «ошибки» Сталина в начале войны в стратегическом плане обеспечили победу.

Сталин учел опыт войны 1812 года, когда Наполеон пытался на границе разгромить слабо подготовленную к войне русскую армию с тем расчетом, чтобы потом победным маршем прогуляться до Москвы. Однако российское командование не позволило ему это сделать. Оно не ввязывалось в сражения, а отвело войска вглубь страны, обескровило наполеоновскую армию и разгромило ее. Гитлер хотел реализовать аналогичный наполеоновскому план и разгромить Красную Армию на границе, но он не ожидал, что Сталин использует стратегию и опыт войны 1812 года.

Первый день войны был страшным. Его не забыть и не выбросить из памяти. Фашисты уже бомбили советские города, уничтожали аэродромы, громили пограничные части, а Сталину все казалось, что это не настоящая война, а какая-то провокация.

И только после официальной ноты германского посла фон Шуленберга, которую тот передал Молотову, стало ясно, что случилось то, чего он больше всего хотел избежать.

О нападении немецких войск он узнал ночью 22 июня от Жукова. Стрелки часов показывали 3 часа 30 минут. Накануне Иосиф Виссарионович где-то простудился и чувствовал себя усталым и больным. Температура поднималась до сорока градусов. Профессор Преображенский, долгие годы лечивший его, поставил диагноз — флегмонозная ангина — и настаивал на немедленной госпитализации. Однако Сталин наотрез отказался. Обойдется. Только попросил профессора никому не говорить о его болезни, и на всякий случай в воскресенье не отлучался из дома. На душе было неспокойно. Накануне Тимошенко и Жуков доложили, что, по сведениям перебежчиков, немецкие войска выходят на исходные позиции для нападения на СССР, которое начнется утром 22 июня. Он посчитал, что это снова, как не раз уже случалось, ложная информация. Однако Жуков и Тимошенко убедили его, что сообщению нужно верить. Пришлось согласиться и дать директиву о приведении всех войск приграничных округов в полную боевую готовность. И все же он был уверен, что Гитлер прочно завяз в войне с Англией и, пока с ней не разделается, не решится напасть на Советский Союз. Однако тревога не проходила. А тут еще, совсем некстати, болезнь. Он засыпал, словно проваливался в какой-то омут, и туг же просыпался. Когда вошел Власик и доложил, что Жуков хочет с ним поговорить, он даже не сразу понял, чего от него хотят.